Ветер над островами
Шрифт:
Я встал, воткнул револьвер обратно в висящую кобуру, затем подхватил с крюка висящий «винчестер», подошел с ним к свету. Нет, вовсе не показалось мне тогда. Накладки из бронзы по бокам литые, да еще и с последующей обработкой граней, а точность обработки чуть не ювелирная. Эти грани не руками на круге сделаны, это на классном станке. Ни микрораковин в металле, каких в старых отливках хватало, ни шероховатостей — вообще идеально. Зеркало.
Повесил винтовку на место, задумался. Затем достал нож, тоже посмотрел. Деревянная рукоятка вполне обычная, просто аккуратно сделана, а вот лезвие уже хоть куда… Заточка как раз ручная, на кругу, но сам клинок не ручной ковки, как мне кажется. Долы на нем фрезой сделаны, причем с редкой точностью. Протянул
Вот гвозди, которыми крюк прибит, выглядят чуть не кустарными, простыми. Да и сам крюк явно отлит в грубой форме. Дешево и четкостью граней не поражает. А оружие — совсем другой коленкор. Вновь извлек револьвер из кобуры, повернул рукояткой кверху и попробовал в незаметном месте рамку поцарапать… и не смог. Качество стали внушает уважение.
Ну и какой из этого вывод? А такой, что оружие по конструкции старое, в то время как с такими возможностями можно хоть «калаши» клепать. А то и серьезней что-то, это без сомнения. А значит, что? Почему не клепают? Не надо? Что-то мне не очень верится в то, что придумать не могут.
А вот еще внешний вид цилиндров судового двигателя вспомнился, точнее, отражающие свет бока с заметными следами машинной обработки. Сразу-то внимания не обратил, а вот сейчас, после разглядывания оружия… Сомневаюсь я, что в девятнадцатом веке так умели делать. Очень, очень сомневаюсь. И капитальность конструкции удивила: словно весь двигатель на века сделан, монументально. Дорого ведь должно быть, не массовая продукция.
Завалился в гамак обратно, закинул руки за голову. Неувязочка получается. Она, конечно, по фиг, неувязочка эта, на фоне всего остального, что со мной случилось, но за мозг покусывает. Откуда такое несоответствие? Оружие прецизионной точности, словно роботами да лазерами сделано, а вот патроны к нему — явно кустарной мастерской. И порох так себе. И даже ложа к винтовке ручной выделки, хорошей, и древесина что надо, но при желании след инструмента разглядеть можно. Точно, как детали авиадвигателя, обработанные цилиндры, но в примитивном стирлинге. И греются рапсовым маслом с древесным спиртом. А смазка идет, смешно сказать, касторкой. А сверху вообще паруса.
Опять вскочил, взял в руку лампу, подошел к борту. Провел рукой по шпангоуту, по обшивке. Нет, тут ничего сверхъестественного, все на уровне обычной пилорамы, а то и проще. Шхуна как шхуна, только с чудным движком.
Надо с Верой поговорить, но при этом самому сообразить заранее, какие вопросы задавать. Она хоть и в курсе моих приключений, да многого из того, что говорю, понять не может. Не в смысле я что-то умное гоню, а в смысле, что это мимо их понятий. Может быть, тут эти конструкции какими-то правилами регулируются? Закон какой-нибудь? Или еще что-то?
Ладно, это я в детали углубился. Где я все же? Я ведь на звезды смотрел, пока в джунглях ночевал. Звезды как звезды, я в них не очень, но Полярную звезду с Большой Медведицей отличаю. Все на месте. Если смотреть на долгие сумерки и рассветы, то мы в средней полосе. Откуда джунгли, океан и острова? Глобальное потепление? А гиены из Африки сюда вплавь добрались или как? А здесь еще и подросли? Или накачались, пока плыли?
Кто такие негры? Ну в принципе, если брать за рабочую гипотезу великую катастрофу, случившуюся когда-то, то можно считать, что они потомки тех, кто не смог сохранить современный им общественный уклад и уровень технических знаний. Не смогли — и скатились к дикости. А почему бы и нет! Если заставить кого-то лишь выживать, занимаясь сельским хозяйством, например, то образование общее сменится необходимым — как сеять да когда собирать. И через три или четыре поколения отпадет нужда даже в грамоте. А негры и на крестьян не похожи, и если с того момента, как пошло это самое скатывание, миновало много поколений, а иначе и быть не могло, то они должны были дойти до уровня тех же индейцев, например. Куда пошли бизоны, и зачем и как ловится рыба. И жирные ли бледнолицые в окрестностях.
А что? Складно получается. Поделились на племена, стали морды татуировать вроде маори новозеландских, чтобы друг друга бить при каждом удобном случае, не сомневаясь, кто и откуда, — вот и стала татуировка признаком дикого и дурного человека.
А вот эти «христиане», к которым я прибился… Тут сложнее. Что-то не все я понимаю. То, что это сохранившие знания, — это без сомнения. И строительство серьезное, и вон металл какой, и антибиотики, и стрептоцид тот же… Церковь. Церковь могла их и сохранить в принципе, как объединяющий фактор. А почему бы и нет? «Турки» — точно мусульмане, тут к гадалке не ходи, и дружбы большой нет с ними, это заметно. Вот они и объединились друг против друга. А что, как метод так и вполне. А негров и те, и другие за людей не считают, да и дармовая рабочая сила нужна, наверное. А негры тутошние, как и их африканские аналоги былых времен, друг друга ловят и работорговцам продают. Это же не белые их ловили в Африке, они сами все делали за ситчики веселой расцветки. Пленных продавали и лишних родственников, если с пленными была напряженка.
Если я прав — тогда вопрос. Точнее, вопросы. Первый: что за катастрофа была? Второй: сколько времени с нее прошло? Третий: и что осталось от того, что было здесь до нее?
Нет, без Веры мне не обойтись. И вот еще… календарь здесь какой? А вот это и спросить не грех, не напрямую, но…
Опять вывалился из гамака и направился к каютам. Заглянул к шкиперу, который на этот раз поднял глаза от своего гроссбуха и поглядел на меня вопросительно.
— Игнатий… тут вот какое дело… — вроде как застеснялся я. — День какой сегодня? И год? Отшибло, понимаешь…
— Двадцатое марта, четверг, восемьсот пятнадцатого года, — ответил шкипер, постучав пальцем по календарю, висящему на стене, затем добавил: — Если еще чего не помнишь — заходи, спроси. У нас так с одним матросом было, когда я на шлюпе «Шалун» ходил. Дало талем сорвавшимся по черепу, так он даже имя свое забыл. И писать разучился. Ты хоть себя помнишь.
— Да тоже так помню… местами, — вздохнул я, но не притворно, а на самом деле озадаченно.
И было с чего озадачиваться. Это что за год такой? С чего отсчет тут пошел? И вообще есть подозрение, что меня в будущее все же закинуло. Как раз лет через восемьсот с лишним с моего времени. И что мне теперь делать? А что и собирался — жить тут устраиваться.
Как ни странно, но, приняв какое-то решение, я успокоился и горячечными мыслями больше не грузился. Решил, что все помаленьку выясню. Жить тут можно, и это главное, а все остальное… ну приложится, куда же денется!
Так и прокачался все это время в гамаке, медленно потягивая сидр, пока за мной не зашел Игнатий.
— На вахту тебе, — сказал он. — Вооружись — и на борт никого не пускай. Даже на сходни. Стоял вахты?
— Не помню, — сбрехнул я.
— Тогда все просто — кто подошел, пусть себя назовет и дело свое, — взялся объяснять правила шкипер. — Если не назвал и на борт полез, то ты в своем праве пальнуть. Если пальнул, значит, нам боевая тревога, да и весь порт взбаламутится. Если хочешь тревогу сам объявить, только для нас — три раза в рынду, вот в таком темпе…
Он трижды стукнул мозолистой коричневой ладонью о столб.
— Если сам стрельбу услышал у кого-то — всех поднимай, рындой. И все. Не спи, не пей, через четыре часа сменим. Понял?
— Все понял.
— Ну и иди, раз понял, — сказал он.
Я застегнул на себе ремень с кобурой, нахлобучил шляпу, к которой уже привык, и пошел наверх.
Ночь была тепла, тиха, безветренна. В городе шумели, где-то играла музыка, по набережной прогуливались люди, явно приодевшись на выход. На мужчинах появились белые рубахи с темными жилетами, на женщинах — простые по форме платья, в основном чуть ниже колена. Было шумно, весело, многие были с детьми, сбивавшимися в стайки и носившимися по набережной.