Ветер над яром (сборник)
Шрифт:
“Еще кто-то хочет совершить ночную прогулку”, — подумал Гюнтер.
Они поравнялись. У мужчины было волевое замкнутое лицо, под пиджаком ощущались тугие сплетения мышц.
У своей двери Гюнтер остановился и посмотрел вслед соседу. Мужчина свернул на лестницу и, судя по звуку шагов, стал спускаться.
“Где-то я уже видел его лицо, — неожиданно подумал Гюнтер. Он напряг память. — Лицо немного моложе… Давно, значит, встречались… Кажется, что-то связанное со старыми политическими лидерами левых партий… фотографиями в газетах…”
Он вспомнил, и неприятный холодок зашевелился
“Моримерди! Военная контрразведка. Лет пятнадцать назад было одно дело у политической полиции с военной контрразведкой. Тогда Моримерди проводил совместное совещание. Вряд ли он, конечно, помнит рядового инспектора политической полиции, тем более, что я на совещании не выступал. Хотя, чем черт не шутит! Да, но что нужно здесь военной контрразведке?!”
Гюнтер задумчиво стоял у двери, подбрасывая в руке ключ. И тут заметил, что из-под двери просачивается полоска мигающего света.
Гюнтер осторожно потянул за ручку. Дверь оказалась незапертой и легко приоткрылась.
В номере работал телевизор. Пастор новореформистской церкви в Брюкленде преподобный отец Пампл, затмивший своими проповедями массу телезвезд первой величины, отправлял службу на стотысячном стадионе “Уикли”.
— Грядет! — исходил пеной воинствующий пастор. — Сатана грядет! — вещал он громоподобным гласом гигаваттных динамиков. — На погибель нам и детям нашим! В обличье бледном…
Стадион ревел.
Гюнтер вошел в номер и закрыл дверь. Затем обошел вокруг королевской кровати. Перед кроватью стоял столик на колесиках, уставленный бутылками и закусками. А на кровати, поджав под себя ноги, сидела смазливая брюнетка в пышном, напоминающем ком пены из огнетушителя платье. С неуемным восторгом, словно наблюдая финальный матч по кейтчу, она смотрела на экран.
— Я случайно не ошибся номером? — спросил Гюнтер. Брюнетка, наконец, заметила хозяина.
— Ну вот, — сказала она голосом горничной и надула губы. — Приглашает поужинать, а сам бродит где-то!
Гюнтер молча налил себе четверть стакана виски, выпил.
“Девочка не прочь погулять”, — вяло подумал он.
— Я сейчас, — буркнул Гюнтер и прошел в ванную комнату. В зеркале он внимательно осмотрел лицо. Вся левая половина, не только щека, но и лоб, затекла багровыми рубцами. К счастью, царапин не было. Если после душа сделать массаж с лосьоном, то к утру должно пройти.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Пещера напоминала нору, старую и заброшенную. В сером мраке угадывались рыхлые земляные стены, с низкого, в рост человека, свода пучками сочащихся влагой мочал свешивались корни с комьями земли. Под ногами чавкало, а из глубины норы доносилось четкое ритмичное шарканье: “Шурх-шурх, шурх-шурх”. Сухой звук в пропитанной сыростью норе казался нереальным.
Осторожно отводя от лица свисающие корни, Гюнтер пробирался пещерой на звук. Сверху с шорохом сыпались комки рыхлой мокрой земли, застревали в волосах, попадали за шиворот. Гюнтер шел и шел, а звук не приближался. Далеко впереди появился желтый лучик света. Он мигал, иногда надолго исчезал, но рос, разгорался, пока не превратился в пламя свечи. Гюнтер остановился.
Гюнтер застыл на месте и боялся пошевелиться. Казалось, сделай он движение, его заметят, и произойдет нечто страшное.
Откуда-то со стороны, словно голос диктора за кадром при показе фильма, донеслось: — “Это был вампир. — Почему-то голос говорил в прошедшем времени. — Он ел сырое мясо и свернувшейся кровью не брезговал…”
Страх толчком крови перешел в необузданный ужас, хотелось дико закричать и бежать без оглядки, но Гюнтер оцепенел и не мог пошевелиться. Гулко стучало сердце, шорох падающих капель перешел в шум сильного дождя, и все тем же метрономом звучало непонятное сухое шарканье. И тут Гюнтер заметил рядом с бочкой рыжую то ли собаку, то ли лисицу со свалявшейся струпьями шерстью. Она сидела на земле, остервенело грызла полусгнившую лопаточную кость и затравленно косилась на Гюнтера. Хвост ее шаркал по бочке, и раздавалось: “шурх-шурх, шурх-шурх…”
Свеча оплыла, превратилась в огарок, и огонек замигал.
— Ну, вот и все… — утробным голосом удовлетворенно протянул вампир и стал медленно подниматься. Казалось, ног у него нет, а из-за бочки, подобно опаре, вырастает только чудовищно огромное необъятное туловище. Когда голова вурдалака достигла свода пещеры, он перестал расти. Взгляд, наконец, оторвался от свечи, пополз по бочке, затем по земле, достиг ног Гюнтера и начал подниматься вверх. Гюнтер почувствовал, как его тело постепенно каменеет под взглядом вампира. Окаменение поднималось все выше, вот уже достигло горла, перехватило дыхание… Сейчас они встретятся взглядами и тогда… И тут погасла свеча.
Превозмогая окаменение, Гюнтер рванулся в сторону и… очнулся от кошмарного сна, сидя на кровати.
Уже рассвело, и в открытое окно вливался свежий утренний воздух. Все еще не придя в себя и не совсем понимая, где он находится, Гюнтер огляделся. Рядом с кроватью стоял передвижной столик с остатками ужина, а на одном из кресел опавшей пеной лежало платье горничной. Самой горничной (“Черт, — подумал он, — даже имя ее забыл…”) в номере не было, но из ванной комнаты доносился шум душа. Как шум дождя. А из открытого окна слышалось то самое “шурх-шурх”…
Гюнтер облегченно откинулся на подушку. Давненько он не видел снов. А уж кошмаров, наверное, с детства.
“Шурх-шурх, шурх-шурх…” — доносилось из открытого окна, и Гюнтер вдруг вспомнил вчерашнее шарканье по мостовой Стритштрассе.
Он спустил с кровати ноги, хотел встать, но тут же, охнув, снова сел. Лодыжка правой ноги распухла, по коже пошли сизые разводы.
“Добегался”, — подумал он, но все же встал и осторожно проковылял к окну.
На площади человек в фартуке поверх черного выходного костюма подметал мостовую куцей метлой.