Ветер над яром (сборник)
Шрифт:
Гюнтер чувствовал себя настолько уставшим и выпотрошенным пустопорожними разговорами, что невольно пожалел о почти впустую потраченном времени и забитой досужей информацией голове, когда, наконец, добрался к госпиталю святого Доменика. Именно отсюда похитили младенцев. На всякий случай Гюнтер сфотографировал три окна родильного покоя на втором этаже с новыми решетками между рам. Окна находились на высоте шести-семи метров от земли, карниза под ними не было, и трудно было предположить, что похищение произошло именно через окно, хотя оба свидетеля — сиделка и дежурный врач доктор Тольбек настаивали на этом. Исходя из их показаний, преступление произошло после полуночи, где-то между ноль пятнадцатью и ноль сорока, но в течение не более пяти минут. Доктор Тольбек совершал
Затем доктор Тольбек продолжил обход, а сиделка вернулась на свое место. И тотчас из палаты раздался ее душераздирающий крик, разбудивший не только всех в госпитале, но и жителей соседних домов. Доктор Тольбек вбежал в палату и увидел лежащую на полу без сознания сиделку. Одно из окон было распахнуто настежь, порывы холодного ветра раскачивали створки, мелкая морось дождя размывала по подоконнику странные полосы грязи. Первым делом доктор Тольбек быстро подошел к окну и закрыл его. И только затем обнаружил, что нет детей. Вначале он сильно растерялся, не зная, что ему делать. Снова распахнул окно, оглядел всю улицу, перевесившись через подоконник, но ничего не увидел. Тогда он взял себя в руки, закрыл окно и принялся приводить в чувство сиделку. Прибывшая на место происшествия полиция не обнаружила никаких следов, кроме размазанных по подоконнику халатом доктора Тольбека полос грязи. По заключению экспертизы (лист дела сорок шесть) грязь представляла собой обыкновенную городскую пыль с примесью таундита — камня, пошедшего четыре века назад на устройство мостовых города и получившего в его честь свое название. Обнаруженный здесь же небольшой кусочек дерева оказался веточкой омелы и также не давал никакой зацепки.
Гюнтер подумал, что следовало бы более тщательно допросить сиделку — просто от вида раскрытого окна и исчезнувших детей не падают в обморок с душераздирающим криком. Она несомненно что-то видела. Впрочем, может, именно так ее и допросили, но показания, едва начавшись, прерывались на двенадцатом листе.
Гюнтер осмотрел с улицы зарешеченные окна. О прыжке похитителя с шести-семи метров на мостовую с тремя младенцами думать не приходилось. Лестницу, подъемный кран и им подобные приспособления несомненно мог бы заметить доктор Тольбек. Вариант подъема похитителя на крышу тоже был невозможен. Чересчур крут был скат крыши, выложенной старинной черепицей из обожженной глины и, слишком уж выдавался ее край над стеной дома. Кроме того, позеленевшая от вековой плесени черепица в дождливую погоду несомненно становилась ослизлой, и тогда вся крыша превращалась в подобие детской ледяной горки.
И все же что-то вертелось в голове у Гюнтера, какие-то догадки, неясные ассоциации. Но вырисоваться в что-то определенное им мешал гудящий фон переполнивших голову сплетен. Только почему-то подумалось, что будь у госпиталя третий этаж и располагайся родильный покой там, похитителю было бы еще проще.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Гюнтер настолько вжился в город, в его безлюдные улицы, пустовавшие магазины, бары, закусочные, что, когда вернулся обедать в “Звезду Соломона”, его просто-таки поразило обилие посетителей. В помещении стоял рокочущий гул голосов, табачный дым (вентилятор в ресторанчике почему-то отсутствовал) слоями висел в воздухе, и, рассекая эти слои, между столиками сновала знакомая Гюнтеру официантка. Публика подобралась самая разношерстная: от молодых людей в черных комбинезонах до священника в углу. За некоторыми столиками имелись свободные места, но подсаживаться в чужую компанию означало вступать в разговор. А разговорами Гюнтер был уже сыт. Теперь ему хотелось просто есть. Поэтому он выбрал столик в центре зала, за которым сидел благообразный старик с огромными бакенбардами. Одет он был как на прием к принцу Уэстскому — черный смокинг, белоснежная
— Разрешите? — взявшись за спинку свободного стула, спросил Гюнтер. — Не занято?
Обладатель выцветших бакенбард поднял на Гюнтера прозрачные глаза.
— Что вы, что вы!
Цилиндр на голове старика на мгновенье приподнялся, обнажив обширную плешь, губы расплылись в самой приветливой улыбке, а собравшиеся у глаз морщинки засияли радушием. Старик чем-то напоминал Олле-Лукое из старого мультфильма.
— Присаживайтесь, сударь, присаживайтесь… Милости просим.
Гюнтер сел и посмотрел по сторонам, разыскивая глазами официантку.
— Магистр Бурсиан. — Цилиндр на голове старика вновь приподнялся. — Осмелюсь полюбопытствовать, с кем имею честь сотрапезничать?
— Гюнтер Шлей.
— Весьма рекомендую сударю заказать отменнейшее блюдо здешней ресторации — грибы в сметанном соусе, — доверительно наклонившись, проговорил магистр Бурсиан.
Подошла официантка, и магистр вежливо замолчал. Гюнтер заказал обед, в том числе и рекомендованные грибы. По лицу магистра скользнула благожелательная улыбка, так сильно сближавшая его со сказочным персонажем.
— Сударь впервые в нашем городе? — вновь полюбопытствовал магистр, как только отошла официантка.
— Да.
— Прибыли по делам или…
— Или.
Магистр Бурсиан понимающе склонил голову.
— Прелюбопытнейший у нас городок, должен отметить! Пожалуй, во всей Европе не сохранилось города в столь первозданном виде, как наш Таунд.
Гюнтер откинулся на спинку стула и рассеянно обвел взглядом зал.
Из-за столика, за которым сидел священник, поднялись мужчина и женщина. Они словно сошли со страниц журнала мод начала века — женщина в черном глухом платье до самого пола и в шляпке с вуалью, а мужчина во фраке, котелке и с тростью. Женщина сразу же направилась к выходу, а мужчина, нагнувшись над столом, что-то тихо сказал священнику и только потом догнал женщину и корректно подхватил ее под локоть. И только тут Гюнтер узнал в мужчине охотника из мотеля — слишком уж не вязалась фрачная пара с заляпанным тиной охотничьим костюмом и пурпурным халатом с черными драконами.
— Это наш бургомистр, — перехватив взгляд Гюнтера, сказал магистр Бурсиан. — Доктор Иохим-Франц Бурхе.
“Значит, таки бургомистр, — подумал Гюнтер. — Теперь понятно, как к нему попали документы следствия…”
— …а его спутница — баронесса фон Лизенштайн, — продолжал магистр. — Да, не удивляйтесь, у нас еще сохранились титулованные особы…
Его лицо внезапно приобрело скорбное выражение.
— У баронессы большое горе, — сообщил он. — Похитили ее новорожденную дочь.
Действительно, фамилия одной из рожениц была фон Лизенштайн. Впрочем, у нее дочь, а у бургомистра сын. И все же Гюнтер спросил:
— Вы сказали: ее дочь. А мне показалось, что они супруги.
Магистр Бурсиан смутился.
— Наш бургомистр закоренелый холостяк, сударь.
Гюнтеру ничего не оставалось, как хмыкнуть.
— Интересно, а как смотрит барон на его закоренелость?
— Барон Лизенштайн светский человек. Но прошу, сударь, простить великодушно — мне бы не хотелось продолжать разговор на эту тему. По городу о докторе Бурхе и баронессе фон Лизенштайн и без того ходит предостаточно сплетен.
Подошла официантка и поставила на столик закуски: зеленый салат на тарелке и какую-то серую массу, напоминающую застывший топленый жир, в металлическом судке. Еще утром Гюнтер обратил внимание, что ресторанчик обслуживается по типу бистро — с посетителями здесь не церемонились. Поэтому сам пододвинул к себе салат и с неприязнью покосился на судок, “Послал бог сотрапезника! Любопытно, как он будет это есть — ковыряясь вилкой или черпая ложкой?” Аппетит у Гюнтера заметно убавился.
— Это грибы, — пояснил магистр Бурсиан, и Гюнтер чуть было не поперхнулся салатом. — Извольте отведать.