Ветер перемен
Шрифт:
Семен хотел меня успокоить, поддержать. Каким-то образом он понимал, а может просто догадался, что творится у меня в душе и сумел подобрать нужные слова. Утешения в его словах я нашел немного, но, по крайней мере, они вернули меня к жизни. Он открыл мне глаза. И он сказал мне самое главное: потеря мамы – это еще не конец. Она бы не хотела, чтобы после ее смерти ее сын впадал в уныние и помышлял о суициде. А такие мысли у меня тоже были. Спасибо Семену, что вовремя вывел меня из ступора, а то, как знать, может и руки на себя наложил бы…
– Когда кремация? – севшим голосом спросил я.
Хоронить мертвых мы не могли. Негде. Не на поверхности же – там опасно. Снаряжать каждый раз, когда кто–нибудь умрет целые экспедиции для того, чтобы закопать тело – весьма глупо. Поэтому стало традицией трупы кремировать. Но это только так называлось. На самом деле мертвых просто сжигали на бетонной плите, наподобие алтаря, а прах потом выносили на поверхность ресичеры и развевали по ветру. Какая–никакая, но все же дань уважения покойникам.
– Это уж тебе решать. Когда скажешь, тогда и кремируем.
– Тогда сегодня, – слова сами вылетели из моего рта. Но я бы сказал, что решение было необдуманным. Чем быстрее сожжешь тело, тем лучше. Оно не разложиться и запаха не будет. А придти к маме я бы не смог. Смотреть на ее труп – это выше моих сил.
– Олег!
Я обернулся на голос, звавший меня. Юра яростно махал рукой, призывая меня к себе.
– Извини, мне нужно идти, – обратился я к Семену.
– Конечно, в чем вопрос!
Юра, ожидая, когда я к нему подойду, беспокойно теребил усы. Ньютон и его товарищи стояли рядом с ним и как ни в чем не бывало разговаривали друг с другом.
– Что стряслось? О чем ты там с Семой разговаривал?
– Мама умерла…
– О… не знал, извини. Соболезную! Мне… мне правда очень жаль, – повисла неловкая пауза, Юра не знал, что можно еще добавить.
– У тебя такое горе? Что ж, прими и мои соболезнования тоже, – притворно произнес Ньютон. Я был просто на сто процентов уверен, что никакого абсолютно сожаления он не испытывал. Даже наоборот, радовался этому. – Но может быть закончим начатое, и мы, наконец, со спокойной совестью и чувством выполненного долга уйдем отсюда? Мне, честно признаюсь, здесь находиться крайней некомфортно.
Некомфортно ему, видите ли! Ты, сволочь такая, еще и выкобениваться будешь? Скажи спасибо, что еще в морду от меня не получил. Я и сам буду рад поскорее от тебя избавиться, надоел он мне по самое «не хочу» – кулаки уже давно чешутся.
– Нам сюда, – как можно более спокойно сказал я, хотя, по–моему, у меня не особо получилось.
Я указал на большую палатку, самую большую не только на станции, но и на всей оранжевой ветке. Это была резиденция нашего вождя – Антона. Здесь он жил и здесь же проводились все самые важные мероприятия в жизни станции: праздники, совещания, даже представления театра кукол проходили именно здесь.
Антон, несмотря на то, что имеет такую огромную палатку, занимает лишь только десятую часть всего пространства. Все остальное выделено под нужды народа. Наш глава, несмотря на то, что властьимущий, очень скромный и всегда думает о своих подчиненных. Золотой человек, мы все за Антона горой, и даже умереть за него не жалко.
Я позвонил в колокольчик, предупреждая о прибытии гостей, выждал три секунды и, не дождавшись ответа, вошел внутрь. С момента последнего моего визита в эту палатку (а было это где–то полгода назад) мало что изменилось. Жилое пространство, отделенное от остального всего–навсего темной занавеской; большой широкий стол посредине палатки, предназначенный для важных заседаний; скамьи в углу, поставленные друг на друга для экономии места; там же стояла картонная коробка метр на метр – именно в ней показывали сценки из разных сказок с участием тряпичных актеров. Много разных вещей, но сказать, что палатка захламлена было нельзя. Все находилось на своих местах.
Из–за ширмы я услышал звонкий чих и буквально через секунду еще один.
– Будьте здоровы, – бодро произнес я.
– А?.. – Антон вышел ко мне, попутно вытирая нос большим белым платком. – Ах, Олег, это ты? Скорблю вместе с тобой! Твоя мама была хорошим человеком. Она чем–то напоминает мне мою жену, упокой Господи ее душу. Такой же характер, такое же доброе, открытое сердце. Даже черты лица похожи. От нее я перенял немало хороших черт и многому научился...
– Спасибо, но…, – мне совсем не хотелось перебивать Антона, но он и так все понял.
– Да, извини, увлекся. Так значит «красные» здесь? Что им надо?
– Не знаю. Они говорят, что скажут цель своего прибытия только вам.
– Это что же такое важное, чтобы сообщать только мне? – Антон скомкал в руках свой платок, затем опять расправил. Поскреб недельную щетину – он очень не любил бриться и частенько ходил заросшим. – Что ж, вводи их, но прежде позови сюда Владимира.
Я кивнул. Владимир Петрович, он же дядя Вова, являлся заместителем нашего руководителя, правой его рукой и главным советчиком во всех его делах. Конечно же, выслушивать «красных» без него Антон не станет.
Я вышел из палатки и побежал к дяде Вове, но меня остановил Ньютон, поймав за рукав куртки.
– Ну, что?
– Подождите еще минуту, – зло произнес я и выдернул рукав из его цепких пальцев. Зло посмотрел на Умника, желая, чтобы он взорвался, разлетелся на молекулы прямо сейчас. К великому моему сожалению, ничего подобного не происходило, и, вспомнив о своем поручении, я помчался к палатке дяди Вовы.
Находилась она через три пролета отсюда. Синего цвета небольшая одноместная палатка стояла прямо на краю платформы.
Я застал дядю Вову сидящим на деревянном ящике на «улице» и прихлебывающим из белой фарфоровой кружки грибной чай. Завидев меня, он сделал большой глоток, поставил кружку на пол, подошел ко мне, молча похлопал по плечу. Слов было не нужно, все и так было понятно.
– Что привело тебя сюда, мой мальчик?
– Антон зовет вас. Вы ему нужны.
– «Красные»? – сообразил дядя Вова. Я подтвердил его догадки. – Ясненько. Ну, раз я ему нужен, то пойдем.
– И я тоже? – удивился я. Зачем? Я никогда не присутствовал на важных заседаниях и если честно я считал, что мне там делать нечего.