Ветер с Варяжского моря
Шрифт:
В первый миг Тормод подумал, что уже попал в Хель, потом – что лишился рассудка, потому как только в безумии ему мог примерещиться ткацкий стан. Но при виде женщин он вспомнил о Загляде и попытался приподняться. Бок и плечо отозвались резкой болью, полутемная палата качнулась перед глазами – он был слишком слаб. Одна из женщин заметила его движение, обернулась и позвала кого-то. Над Тормодом склонилось знакомое лицо молодой женщины с полотняной повязкой на голове, как носят в северных странах, с длинными прядями светлых волос, свисающих из-под повязки.
– Ты
– Арнора! – еле выговорил Тормод, снова пытаясь приподняться. – А я уж думал, что попал в Хель, что совсем обезумел! Где я?
– Ты на ярловом дворе, у нас в Конунгаберге! В девичьей. Тебя принесли еще днем люди Эйрика ярла. Кто тебя так угостил?
– Так Эйрик ярл захватил и Конунгаберг?
– Нет, Оддлейв ярл сам впустил его. Он поклялся никого не обижать. Ты ведь не знаешь – с ним пришел Ингольв Трудный Гость.
– Я знаю, я слишком хорошо это знаю, – с горечью ответил Тормод. – Я видел «Медведя». Лучше бы я отрубил себе руку, когда взялся его строить!
– Глупости! – решительно отрезала Арнора. – По-твоему, каждый кузнец должен проклинать себя за все ножи и мечи, которые он кует?
– Нет. Только тот, кто выкует меч на самого себя…
– От судьбы не уйдешь! – отмахнулась Арнора. – Да, Белый Медведь, послушай! Эйрик ярл велел сказать ему, когда ты очнешься. Лежи спокойно. Из тебя вытекло слишком много крови.
Оставив корабельщика, она ушла и вскоре вернулась. За ней шел сам Эйрик ярл – без плаща и шлема, покрасневший от духоты палаты и обильного пира, веселый, захмелевший то ли от ладожского меда, то ли от запаха пролитой крови.
– Ты очнулся! – сказал он, садясь на край скамьи рядом с лежащим корабельщиком. – Я рад! Было бы жаль, если бы такой славный мастер отправился к Хель, успев сделать только одного «Медведя». Как твои раны? Тебе не слишком сильно повредили руку, ты сможешь работать?
– Я не лекарь, – сдержанно ответил Тормод.
Его обычная словоохотливость пропала, он не знал, как ему говорить с этим человеком. Не знал даже, что о нем думать. Эйрик ярл имел славу храброго, щедрого, великодушного и удачливого предводителя, сам Тормод не так давно готов был восхищаться им. Но вот он пришел сюда, в новый, славянский дом Тормода, и разрушил его жизнь.
– Мне жаль, что мои люди так обошлись с тобой, – продолжал Эйрик ярл. – Я хотел бы, чтобы ты стал моим человеком и строил корабли для меня. Что ты на это скажешь?
– Я уже стар для дружины такого славного ярла, – с горечью ответил Тормод. Только что он проклинал себя за «Медведя», и вот его уже зовут продолжать это дело. – Мне сравнялось пятьдесят пять зим!
– Твое искусство не стареет! От ран ты скоро оправишься, а молодых и сильных помощников я дам тебе сколько угодно. Я умею ценить не только храбрых воинов. Ты никогда не будешь обижен местом за столом и получишь добычи не меньше, чем воины.
Добыча! При одном этом слове Тормод снова вспомнил Загляду. В уме старого корабельщика вспыхнула мысль, резко
– Для меня немалая честь то, что ты зовешь меня к себе. Я согласен, я построю тебе еще десять таких кораблей, как «Медведь», и еще лучше. А за это я попрошу – отдай мне мою дочь. Твои викинги захватили ее сегодня вместе с другими, вырвали ее у меня из рук. Эти раны я получил, когда пытался защитить ее. Верни мне ее, и я пойду с тобой!
– У тебя здесь есть дочь? – с удивлением спросил Эйрик ярл. – Ты обзавелся здесь семьей? А где же твоя жена?
– У меня нет жены, – задыхаясь от волнения, говорил Тормод, стараясь больше не лгать. – Ее мать умерла. У меня нет никого, кроме моей Асгерд, она моя жизнь, у меня больше ничего нет. Мне не жаль дома, не жаль серебра, но верни мне мою дочь!
– Сколько ей зим?
– Шестнадцать.
– Она красива?
– Она самая красивая девушка в Альдейгье.
– Красивая девушка в таких годах стоит не меньше двух марок серебра, – рассудил Эйрик ярл. – Я готов дать тебе даже больше. И наша сделка не равна – я отдаю то, что для меня недорого стоит, а ты получаешь то, что для тебя дороже всего на свете. Но пусть будет так, как ты хочешь. Ты знаешь, где она?
– Нет, – коротко ответил Тормод.
Он не верил в такое счастье. Если Загляда будет спасена, то для него не имели значения ни раны, ни разорение дома и потеря всего добра, нажитого за десятки лет.
– Как же ее теперь найти?
– Я найду, – заговорил Тормод, пытаясь подняться, но слабость и головокружение не позволяли ему даже опереться на локоть. – Я обойду все…
– Лежи! – Эйрик ярл положил ладонь ему на грудь и заставил лечь. – Если ты будешь искать ее сам, то я так и не получу обещанного. Есть же здесь кто-то, кто знает ее в лицо?
Тормод задумался, лихорадочно перебирая в памяти тех из обитателей Конунгаберга, кто знал Загляду в лицо. Вдруг дверь из гридницы резко распахнулась.
– Эйрик ярл! – позвал возбужденный, хриплый от, волнения голос, показавшийся Тормоду знакомым.
На пороге девичьей стоял Снэульв. Лицо его было полно тревожного изумления, а в руке он сжимал ожерелье Загляды – ряд медово-желтых сердоликов с пятью привесками из серебряных дирхемов, с перерезанным ремешком.
Наступила ночь, за маленькими окошками совсем стемнело. В клети царила непроглядная тьма. Постепенно пленники засыпали: женщины кое-как убаюкали детей и сами задремали, лежа на земле или прислонясь к стене. Теперь им ничего не оставалось, кроме как ждать, молить богов и чуров [177] о помощи. В тишине то там, то здесь иногда раздавался приглушенный плач, шепот, горькие причитания, но не видно было, кто это.
177
Чуры – духи предков.