Ветер в ивах
Шрифт:
Кто знает, как долго простояли бы разочарованные друзья, не желая возвращаться к земным радостям? Как долго наш удивительный мир казался бы черно-белым, пресным подобием их воспоминаний, — кто знает? Возможно, они погибли бы от нестерпимой тоски в плену у собственной памяти, — очень возможно, но… зачем?
И тогда свежий ветер тронул листву осин, стряхнул пыльцу с лепестков, легко и ласково коснулся потухших глаз, — и животные в тот же миг позабыли о встрече. Ведь для тех, кому Пан позволил увидеть себя в час помощи, лучший подарок на прощание — это возможность забыть. Пусть не терзает души бездна восторга и страха: она не уместится в них, поглотит, — а разве для
Крот протер глаза, уставился на Крыса: тот с глуповатым видом посматривал по сторонам.
— Прошу прощения, — что вы сказали? — спросил Крот.
— По-моему я… э-ээ… всего лишь заметил, что если нам суждено, то именно здесь мы и найдем его… Ба! Да вот же он! — и Крыс бросился к спящему Пухлику.
Выдренок проснулся и весело заверещал, не находя себе места от радости, что встретил друзей отца, с которыми всегда так интересно баловаться. Но спустя мгновение он посерьезнел и начал бегать кругами, принюхиваясь и жалобно скуля. Как ребенок, уснувший на руках няни, просыпается один-одинешенек в незнакомом месте, пугается и ищет ее всюду, даже в шкафах, бегает из комнаты в комнату, чувствуя, как отчаянье все крепче сжимает сердце — так же и Пухлик рыскал и рыскал по острову — упорно, неутомимо — пока не пришло самое время бросить поиски, сесть и горько заплакать.
Крот тотчас подбежал к маленькому, чтобы утешить его, а Крыс — Крыс что-то медлил, долго и пристально изучая следы копыт в траве — четкие, глубокие, но самое главное — очень свежие.
— Ходило какое-то весьма… крупное животное?.. — не совсем утвердительно сказал он и снова углубился в раздумья — удивительно неопределенные, но волнующие.
— Поторопитесь, Крысси! — донесся до него голос Крота. — Вспомните о несчастном животном на отмели!
Пухлик мигом утешился, как только узнал, что их ждет увеселительная прогулка по реке, причем, — представьте себе! — в настоящей лодочке дяди Крыса. Взрослые помогли ему спуститься к воде, усадили на самое дно лодочки — для безопасности — и отчалили.
Солнце было уже высоко, жарко припекало; страстно, взахлеб пели птицы, позабыв о завтраке, и, разумеется, травы по берегам улыбались всеми цветами радуги, но… И свет, и звуки, и краски — что-то с ними произошло… да-да: пейзаж был недописан, в нем недоставало глубины и выразительности. Странно: совсем недавно мир был иным — законченным, исполненным изящества и мастерства, — но когда? где это было?
Они вошли в основное русло и повернули вверх по течению к тому месту, где их друг — этот скрытный старина Выдр! — одиноко дежурил у отмели — мало ли что?.. Чуть ниже брода Крот прижал лодочку к берегу, Пухлика осторожно поставили на тропу и слегка шлепнули:
— Ступай, малыш — шагом марш!
На середине реки друзья оглянулись.
Выдренок шел по тропе вразвалочку, пренебрежительно, как и подобает настоящему мореходу. Вдруг он замер, вздернул мордочку, вглядываясь… хлопнул передними лапами по земле, снова застыл… присмотрелся повнимательней, уже поскуливая от нетерпения, — и наконец узнал! — метнулся вперед, от волнения сбившись на неуклюжую иноходь, путаясь в лапах, радостно тявкая. Они видели, как их друг, лежавший на отмели зябко свернувшись, будто отогревая слабеющую надежду, — встрепенулся, напрягся весь… шумно и резко выдохнул и — сорвался с места. Он продирался к тропе сквозь заросли камыша, тявкая поначалу, совсем как выдренок.
Сильным гребком Крот развернул лодку, устало склонился над веслами: пусть течение несет их, куда хочет — дело сделано!
— Какая странная усталость, — вздохнул Крот. — Вы скажете: «бессонная
— Да… И ужасное, и пленительно-красивое, и удивительное такое, — нараспев отозвался Крыс, откидываясь на спинку и закрывая глаза. — Я чувствую то же самое, Крот: просто смертельно устал. Но тело тут ни при чем… Как хорошо, что нам с рекой по пути: она донесет нас до дома. Какое блаженство — плыть по течению и греться на солнышке! Будем жмуриться и слушать, как играет в тростнике ветер. Решено?
— Это так похоже на музыку — далекую-придалекую, — сонно кивнул Крот.
— Вы читаете мои мысли, — мечтательно и отрешенно улыбнулся Крыс. — И это не просто музыка, слышите? Это ритмичный, неторопливый танец… Или песня: музыка то уходит в слова, то возвращается. Порой я могу разобрать слова, потом они прячутся в мелодию, а она постепенно слабеет, слабеет, превращается в шепот тростинок. И снова — слова.
— У вас слух хороший, — погрустнел Крот. — Я слов не разбираю.
— Не беда: я попробую передать их вам, — мягко пообещал Крыс, поплотнее зажмурился и начал: — Слушайте: она опять превращается в песню!
Чтоб сердце от счастья и страха Твою не поранило грудь, Оставь себе эхо и Страха и Смеха, Но все, что увидел, — забудь…И тростинки подхватывают: «Забудь, забудь!» — потом вздыхают, и мелодия растворяется в шелесте… Опять слышится голос:
Силки и капканы отрину, Чтоб стал безмятежен твой путь; А если ты встретил меня на рассвете,— Взгляни, — и навеки забудь!..— Подгребайте ближе, Крот, ближе к тростнику — с каждым словом голос становится тише!
Поранишься — перебинтую, Заблудишься — развеселю. В ладонях укрою студеной порою И — позабыть повелю!..Ближе, Крот, ближе!.. Увы, больше слов не слышно… Все, Крот: ветер в ивах — и всё…
— А… а эта песня — про что она, Крысси?
— Этого я не знаю, — искренне признался Крыс. — Я передавал то, что слышал… Тихо! — она возвращается, и на этот раз слова так отчетливы, так понятны! Какая ясная, простая песня… и столько чувства… совершенства…
— Ну что же вы молчите? Я жду, — заерзал Крот, чуть было не уснув в ожидании: солнце совсем разморило его. Ответа не последовало. Крот взглянул на друга и хмыкнул: со счастливой улыбкой на все еще сосредоточенном лице Крысси крепко спал.
VIII. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ МИСТЕРА ЖАББА
Когда у Жабба не осталось сомнений в том, что он заточён в сырой и зловонной темнице; когда он понял, что мрачная громада средневековой крепости заслонила собою весь белый свет (включая шоссе, на которых он познал счастье и вкушал его своенравно и властно, будто скупив в частное владение все дороги Англии), когда Жабби, нежно любивший аварии, постиг размеры этой катастрофы, — он рухнул на хладный пол узилища и лия горькие слезы предался скорби.