Ветер в ивах
Шрифт:
— Вы прекрасно знали, что рано или поздно этим кончится, — пояснил Барсук. — Вы пренебрегали нашими предостережениями, вы продолжали транжирить деньги, оставленные вашим отцом — животным достойным — решительно достойным. И моим другом, кстати. Далее. Вы бросаете тень на всех животных нашего уезда трениями с полицией, своим предосудительным лихачеством, своими авариями. Права, о которых вы изволили упомянуть, — вещь хорошая, но мы, животные, никогда не позволяем своим друзьям сходить с ума далее определенных границ; вы эти границы преступили. С другой стороны, вы паренек неплохой, и я не
Он твердо взял Жабба за лапу, вывел в курительную комнату и плотно прикрыл дверь.
— Бесполезно, — скривился Крыс. — Словом его не спасти. У него тоже язык без костей. Говорильня получается.
Они расположились в мягких креслах XVIII в. и терпеливо ждали. Через закрытые двери, вздымаясь и опадая в волнах красноречия голос Барсука казался далеким гулом прибоя. Вскоре проповедь начали заглушать протяжные всхлипывания, исходившие, очевидно, из груди Жабба — существа мягкосердечного и весьма чувствительного, легко принимавшего любую точку зрения, правда, на время.
Не прошло и часа, как из дверей вышел Барсук, торжественно поддерживая вконец размякшего Жабба. От раскаяния собственная кожа стала ему велика и сидела мешком; поджилки тряслись, а щеки, буквально вспаханные и обильно политые слезами, обещали богатый урожай хороших поступков.
— Садитесь, Жабб, — тепло сказал Барсук, указывая на стул. — Друзья мои, мне приятно сообщить вам, что Жабб наконец постиг ошибочность своего образа жизни. Он искренне раскаивается в содеянном: он дал торжественное обещание забыть автомобилизм полностью и навсегда!
— Очень хорошая новость, — с серьезностью заметил Крот.
— Очень хорошая, спору нет, — не совсем уверенно согласился Крыс, внимательно всматриваясь в Жабба. — Если только он… если только… — Крыс никак не мог отделаться от впечатления, что в голубом тумане заплаканных глаз Жабба снова восходила звезда его порочной любви. — Остались формальности, — самодовольно продолжал Барсук. — Жабб!
Я хочу, чтобы вы торжественно повторили перед друзьями те выводы, к которым мы с вами пришли в ходе беседы. Первое: я раскаиваюсь и признаю всю глупость своих поступков. Прошу. Последовала долгая пауза. Жабб затравленно озирался по сторонам, избегая выжидательных взглядов. Наконец, он заговорил:
— Нет! — не совсем внятно, но твердо сказал он. — Я не раскаиваюсь. И это вовсе не глупости! За автомобилями будущее!
— Что? — Барсук был ошарашен. — Вы… Вы… изменник! Разве вы не говорили там…
— Так то там, — поморщился Жабб. — Там я все что угодно мог сказать. Вы так тонко знаете психологию животного. И так умеете по полочкам разложить. Вы же знали, что там со мной можно сделать все. А я с тех пор все заново обдумал и понял, что на самом деле во мне нет ни раскаяния, ни сожаления! И было бы свинством с моей стороны обманывать вас — разве не так?
— Стало быть, вы отказываетесь дать обещание никогда больше не прикасаться к автомобилю?
— Конечно, отказываюсь! — с жаром ответил Жабб. — Наоборот: я клянусь,
— Ну-с, что я вам говорил? — шепнул Крыс Кроту.
— Очень хорошо, — зловеще протянул Барсук, медленно встал и, опять ни на кого не глядя, продолжил: — Раз увещеваниям вы не поддаетесь, посмотрим, что можно сделать силой. Я предусмотрел всё. Вы, уважаемый мистер Жабб, частенько просили нас погостить в вашем уютном особнячке; что ж, мы готовы удовлетворить ваши просьбы. Когда нам удастся переубедить вас, мы уйдем — но не раньше… Взять его! Отвести в спальню и запереть. Потом обдумаем дальнейшие действия.
— Это все ради вашей пользы, Жабби, вы же знаете, — ласково дышал Крыс в ухо брыкающегося Жабба, помогая Кроту дружески волочить больного вверх по лестнице. — Подумайте, как хорошо нам будет вместе, как только вы оправитесь от этого прискорбного недуга.
— Мы обо всем позаботимся, так что не беспокойтесь и выздоравливайте, Жабб, — говорил Крот. — Проследим, чтобы ваши деньги не транжирились, как бывало.
— Подумайте только, Жабби: вам больше не угрожают досадные разбирательства с полицией, — закончил Крыс, впихнув его в спальню.
— И произвол женского персонала в больницах, — добавил Крот, повернув ключ на один, а после взгляда Крыса и на второй оборот.
Они спустились в Холл. Некоторое время все трое молчали, хмуро слушая, как приникший к замочной скважине Жабб упражнялся в сквернословии.
— Да… Трудный случай, — вздохнул Барсук. — Никогда не видел Жабба таким решительным. Осмелел. Подрос паренек. Но ничего: посмотрим, чья возьмет. Значит так: его нельзя ни на мгновение оставлять без часового. Удерет. Придется дежурить по графику, пока вся эта дурь не повыветрится.
Они составили график. Ночевать в комнате Жабба условились поочередно, а дневные часы поровну распределили между собой.
Поначалу дежурства изматывали заботливых сиделок. Когда Жаббу приходило на ум устроить очередное ДТП, он сооружал из стульев грубое подобие автомобиля, усаживался на стул водителя и, втянув голову в плечи, начинал разгоняться. Взгляд его все более каменел, звуки, коими он изображал рев мотора, становились все неприличней и отвратительней, — он мчался все быстрей и быстрей, и вот! — наконец-то! — катастрофа: Жабб взлетал в неуклюжем сальто-мортале, шмякался об пол и лежал распластанный среди груды обломков в совершенном удовлетворении. Через минуту припадок повторялся.
Но время шло, и приступы, столь донимавшие любящих друзей, становились все реже. Тем не менее, многочисленные попытки развлечь больного терпели неудачу: Жабба ничто не интересовало, он стал ко всему равнодушен и угасал на глазах.
В одно прекрасное утро Крыс, в соответствии с расписанием, поднялся наверх сменить Барсука. Барсук выглядел по-утреннему несолидно: ему никак не сиделось, он то и дело суетливо поправлял прическу, бил по карманам, проверяя, на месте ли спички, табак и так далее — душа его уже с полчаса блуждала по родовым землям и охотничьим угодьям, поэтому поздороваться Барсук позабыл, а вежливый Крыс, поняв что к чему, не поздоровался тоже, чтобы не подчеркивать оплошности друга.