Ветер в твои паруса
Шрифт:
— Кушетка рвется в облака, — говорил он, выметая из машины окурки. — Самый раз покой, так нет, романов начиталась. Горе ты мое горькое…
Первые полчаса все было обычно. Павел ухитрился даже немного вздремнуть и проснулся оттого, что машина легла в крутой вираж, и он чуть было не свалился с сиденья.
— Циркачи! — закричал он. — Вам в небе места мало?
Венька кивнул вниз. Они шли на небольшой высоте, и Павел увидел на снегу темные пятна яранг и суетящихся вокруг них людей.
— Ничего не пойму, — сказал Олег. — Что-то больно резво
Вениамин снова развернул машину и прошел над стойбищем совсем низко. Теперь ясно была видна цепочка людей; они действительно махали руками, а несколько человек бежали в сторону замерзшей реки, словно бы собираясь встретить самолет при посадке.
— Не нравится мне это, — сказал Вениамин. — Похоже, что-то стряслось. — Он обернулся к ребятам. — Надо сесть, я думаю.
— Пожалуй, — согласился Олег.
— Только вон та штука мне тоже не нравится. — Веня кивнул в сторону горизонта, где из-за хребта выползала темная полоса, предвещавшая пургу. — Кажется, придется возвращаться. Ладно, сядем, а там видно будет.
Едва Веня спустил трап, как к самолету подбежали несколько чукчей и заведующий красной ярангой, огромный детина с казацкими усами. Веня часто летал с ним по тундре.
— Ну, молодец! — сказал заведующий, пожимая ему руку. — Ну, если бы я знал, что это ты летишь, мы бы не волновались. А то заладили — пурга да пурга! Вот тебе и пурга!
— Что за чепуха? — не понял Вениамин. — Никуда я не летел. Я случайно увидел, что вы тут галдеж устроили, вот и подумал… А что у вас случилось?
— У нас чумработница помирает, — сказал заведующий. — Эмкуль, ты ее знаешь. Темная женщина! — он вдруг рассердился. — Говорили — давай в больницу, давай рожай по-человечески, а она свое… Сейчас вот кровь хлещет, родить не может. Застряло у нее что-то.
— Понятно, — сказал Веня. — Вы что, радио давали?
— Ну да, по рации… Со мной тут девчонка, медичка, стада объезжала, да что она может? А из района говорят — попробуем, только особо не надейтесь: пурга…
— У них действительно пурга, — кивнул Веня.
Он смотрел на горизонт. Темная полоса уже перевалила хребет, и облака, перемешавшись с туманом, спускались в долину. Начиналась поземка. «Через полчаса тут будет такая свистопляска, что не приведи бог, — подумал он. — Скверная долина. Как труба. Недаром ее кто-то обозвал пристанищем ведьм».
— Веня, — сказал пожилой чукча. — Веня, помрет дочка-то. А? У нее крови не хватит. Отвези ее скорей. А, Веня?
Вениамин посмотрел на Олега. Тот кивнул.
— Живо! Какого черта мы тут треплемся! Тащите! И медичку давайте. Сгодится.
— Я выйду на связь? — спросил Олег.
— И что ты скажешь?
— Скажу — экстренный случай. Летим, мол. И так далее.
Веня усмехнулся:
— Летим… Лететь нельзя, мальчики. Лететь ни в коем случае нельзя. Вы посмотрите.
Сопок уже не было видно. Облака садились все ниже и ниже, а навстречу им, из устья долины поднимался густой и плотный туман.
— Так как же? — не понял Павел.
— Я сказал, что нельзя лететь. Но можно ехать. Впрочем, ехать тоже нельзя, но что делать? Ладно, мальчики, все. На борту чрезвычайное положение.
Павел уже не раз видел, каким становился Вениамин в трудные минуты. Он менялся даже внешне. И трудно было себе представить, что командир корабля, который сейчас отвечает за пять жизней, — это и есть Венька, еще утром кувыркавшийся на снегу возле дома и предлагавший пожать лапу ихтиозавру.
— Вениамин, — растерянно сказал заведующий, когда Эмкуль уложили на шкурах, — как же ты все-таки?..
— Тихо! Эттугье, поди сюда, — позвал он отца Эмкуль. — Ты долину знаешь, речку знаешь, да? Садись рядом, будешь показывать. Хорошо?
— Буду показывать, — согласился Эттугье и сел в кресло второго пилота. — Речку знаю, долину знаю. Да.
— Смотри внимательней, — сказал Веня. — Ехать будем быстро. Прозеваешь — врежемся. Ты меня понял?
— Понял. Смотреть буду хорошо…
Веня запустил мотор. Машина покачалась немного, отрывая лыжи от наста, потом тихонько тронулась. Павел не очень хорошо представлял себе, как все это получится, потому что вокруг было сплошное белое молоко, видимость не превышала нескольких метров. Он ездил на аэросанях и знал, что это далеко не прогулка — каждая заструга, выемка, трещина грозили аварией. И потом сани есть сани, они для того и сделаны, но мчаться по незнакомой дороге, почти вслепую, на самолете…
— Павел, — ткнул его Олег, — вот наш ящер-то на озере небось хохочет. А?
— Не говори… Предлагала мне Танька в прошлом году застраховаться, так я, дурак, не захотел.
Иллюминаторы залепило снегом, ничего не было видно, но по тому, как вздрагивал самолет, словно поеживаясь под ветром, по тому, как мотор то стихал до шепота, то вдруг начинал реветь оглушительно и сердито, и Машина рывком уходила в сторону, Павел чувствовал, что пурга усиливается.
Они шли по реке, которая должна была привести их в поселок: до него напрямик километров восемьдесят, но речка так немыслимо петляла среди сопок, что Павел даже приблизительно не мог сообразить, сколько им предстоит пройти. Сто пятьдесят, двести километров?
С одной стороны берег был обрывистым, вода пробивала себе дорогу, выгрызая подножия сопок; другой берег уходил в тундру, но и там каждую минуту машина могла либо рухнуть в припорошенную яму, либо напороться на кочкарник или застругу.
Павел не успел додумать все это, потому что самолет вдруг словно налетел на что-то упругое и податливое. Удара не было, была внезапная, рывком, остановка; мотор заныл на самой верхней ноте, машина круто развернулась и пошла в сторону. Павел понял, что они вышли из русла реки и идут теперь но тундре. Это было почти безумием. Зачем? Но тут же вспомнил, что именно здесь, возле Каменного кряжа, река делает огромную петлю, путаясь меж отрогов, и если попытаться пройти напрямик, через перемычку, то это сократит дорогу почти вдвое.