Ветер в твои паруса

Васильев Юрий Вячеславович

Он стал целовать ее руки. Холодные, перепачканные в земле. Нина наклонилась над ним и тихо сказала:

— Я тебя очень люблю. Сто лет. Всю жизнь. Ты полюбил Север случайно, пусть так, но я благодарна этой случайности. Потому что там ты нашел меня. Ты сам этого не знаешь…

Павел, прильнув к ее ладоням, молчал. Он знал, что так бывает, верил в это. Но не знал, что так может быть с ним. Когда весь мир со всеми его заботами умещается в этих ладонях, когда от таких ее слов становится больно. И делается страшно, когда думаешь, что всего этого могло не быть.

— У тебя холодные

руки, — сказал он. — Ты замерзла? Давай-ка я подкину в костер.

— Подкинь. Пусть будет большой огонь… Подожди! Слышишь, кукушка? Послушаем, сколько нам жить.

— И не подумаю. Кукушка — дура. Она ведь не знает, что сегодня только первый день. У нее неправильная система отсчета. Ух ты! Слушай-ка, Нина, у меня ведь сегодня день рождения, совсем из головы выскочило.

— Ну да!

— Вчера, вернее. Но это неважно, день еще продолжается.

— Жаль, что мне нечего тебе подарить.

— Ты подарила мне рубашку.

— Да, верно.

Она провела рукой по его груди. Он зажмурился.

Неужели эти руки всегда будут вот так прикасаться к нему…

— Рубашка счастливого человека, — сказала Нина. — Ты знаешь, есть поверье, что рубашка счастливого человека приносит счастье. Пусть будет так.

Они стали выгребать из костра полусгоревшую картошку. Павел вспомнил серебряное ведро со льдом, в котором стояло шампанское, накрахмаленные скатерти и отутюженного официанта, кормившего их вечером в ресторане, и подумал, что теперь, в каких бы ресторанах он ни ел, он всегда будет вспоминать вкус печеной картошки.

— Вот только выпить у нас с тобой нечего, — сказал Павел, — Не грех бы сейчас за именинника по рюмке водки. Или спирта, на худой конец.

— Ой! — передернула плечами Нина. — Не говори такие страшные слова. Я однажды на лабораторных занятиях попробовала любопытства ради — это ведь убийство, честное слово!

— Да, — важно согласился Павел. — Не дамское питье. Согласен. Но знаешь, время от времени… — Он рассмеялся. — Ну ладно, не буду, не морщи нос. Тянет, понимаешь, по старой привычке показать себя полярным человеком. Рассказать, как выпили однажды весь спирт из компаса. В критических, правда, обстоятельствах.

— Из компаса. Грамотей!

— Вот теперь-то, девочка-отличница, тебе придется переучиваться. На земле еще много мест, где весьма ученые и уважаемые люди говорят «рапорт», «Мурманск», «добыча» и другие непонятные тебе слова. И в первую очередь, конечно, «компас».

— Ладно, — кивнула Нина, — научусь. Только я не понимаю, зачем в этом… компасе спирт?

— Варг тебе подробно объяснит. Он большой специалист в этом деле.

— Скажи, Павел… Александр Касимович так никогда и не был женат?

— Был. Жена у него погибла во время войны. Я слышал от Нади. Сам капитан никогда не говорит о ней.

— А дом?

Веня мне рассказывал, что дом Варга стоит на вершине скалы и его далеко видно с моря. Он сам его выстроил, да?

— Сам… Не надо больше вопросов. Ты все это скоро увидишь. И услышишь. И потрогаешь руками.

— Увижу, — сказала Нина. — Скоро увижу и потрогаю. И научусь произносить все эти слова с варварским ударением. И буду носить шапку-малахай с длинными ушами. Мне пойдут длинные уши? — Она вдруг рассмеялась. — Мысли у меня скачут как зайцы.

— Нина, — сказал он. — У тебя по носу муравей ходит… И у тебя глаза сонные, ты поспи немного, я постелю тебе пиджак. Или давай мы чехол свернем.

— Пиджак — это хорошо, а спать я не буду. Не люблю… Во сне столько прозевать можно.

Она поуютней устроилась на куче еловых веток и стала смотреть в огонь. Костер догорал; его сердцевина подернулась пеплом. Павел тоже смотрел в огонь, и ему виделась полоса багряного неба, куда хотел залететь Венька. Может быть, он успел побывать там, когда отправился в последний рейс, когда шел над океаном.

15

Веня шел над океаном.

Он, конечно, знал, что это всего лишь море, что через полчаса откроется на горизонте берег Зеленой косы, но раз уж оговорено, что океан — дело воображения, он позволил себе сегодня лететь над океаном. Тем более что час назад он налетал свой первый миллион километров.

Сегодня они это отметят. Во-первых, конечно, хороший ужин. Во-вторых… А что, сегодня они могут пойти к колоколу, просто посидеть у маяка, там чертовски красиво, а потом Веня как-нибудь намекнет, что было бы не грех ударить разок в древнюю медь — не по пустякам, все-таки первый миллион. И сделает это пусть Надя, Хранительница маяка, Главный инспектор Колокола.

Конечно, ребята в порту поздравят его. Он еще вчера краем глаза видел, как в ленинской комнате готовили «молнию». Фотография и перечисление заслуг. Интересно, про выговор там тоже будет?.. Напишут, наверное, что он совершил три маршрута до Луны. Далась всем эта Луна! Лучше бы написали, что он провел в воздухе более полугода — это добротный северный отпуск, с учетом дороги в оба конца.

Могут, конечно, вспомнить про ихтиозавра…

А в диспетчерской его встретит Надя.

И через неделю они уедут в отпуск. На юг куда-нибудь, в Сочи, в Ялту — все равно. Будут ходить в белых костюмах, есть шашлыки и пить сухое вино. И прямо посреди улицы будут расти пальмы.

А потом они вернутся. Их встретят друзья, с которыми он на всю жизнь поделил этот далекий край.

…Через полчаса диспетчер в порту принял радиограмму: «Отказал мотор. Иду на вынужденную у Зеленой косы. Посадка тяжелая. Сяду у птичьего базара»..

— Сумасшедший! — закричал диспетчер. — Там же пятачок — две телеги не разъедутся, куда ты сядешь!

Вечером в штабе авиаподразделения старшая пионервожатая рассказывала:

— Это было все так страшно, так неожиданно… Мы еще с вечера пришли на террасу, поставили палатки, устроились. Там неподалеку геологические обнажения, вот и решили посмотреть. Уже совсем собрались, часть ребят ушла, часть у палатки…