Ветреное сердце Femme Fatale
Шрифт:
– Это она? – уронила Амалия. – Так я и думала.
– Она здесь больше не живет! – выпалил Степан Александрович и трясущейся рукой погладил кошку, которая испуганно смотрела на него, прижав уши. Лицо его мало-помалу начало обретать свой привычный цвет.
– Я бы на вашем месте проверила ее вещи, – сказала Амалия в пространство. – Неровен час, уходя, захватит что-нибудь из безделушек вашей жены. Кто способен украсть письмо, способен украсть что угодно.
– Да как вы смеете? – взвизгнула Настасья Сильвестровна.
Но Степан Александрович только посмотрел на нее и, оттолкнув Андрюшку, побежал
Через четверть часа Марья Никитишна, занявшая стратегически выгодный пост напротив, в лимонадной немца Шмайхеля, видела, как заплаканная Настасья Сильвестровна выходит из дома, волоча за собой два чемодана. Ее племянник, чьи обычно ухоженные бакенбарды стояли сейчас дыбом, шел за ней и оглашал окрестности совершенно непотребными и несуразными воплями.
– Старая воровка! Два кольца и брошку сапфировую стащила и в игольницу спрятала! Воровка!
– Рогоносец! – злобно крикнула в ответ почтенная тетушка. – Чтоб ты пропал! Чтоб тебя холера стрескала, медведь проклятый!
Она плюнула в пыль и, таща за собой чемоданы, удалилась в направлении площади императора Николая. Там она взяла извозчика и с комфортом доехала до «Бель-Вю», по пути обдумывая, какими словами разукрасит племянника в разговоре с местными сплетницами. В чемодане к тому же лежали две серебряные вазочки, которые она – по чистой случайности, разумеется! – захватила из дома племянника, и мало-помалу Настасья Сильвестровна почувствовала, как к ней начинает возвращаться хорошее настроение. Вечером она напишет Лукерье Львовне письмо о том, что племянник Степа свалился в белой горячке, и напросится жить к ней в Петербург. К черту провинцию и провинциалов! Никакого ангельского терпения на них не хватит. Ты им делаешь как лучше, а они тебе кулак в физиомордию тычут! И, вспоминая, какими словами ее честил племянник Степа, Настасья Сильвестровна тихо всхлипнула от жалости к себе в расшитый кружевной платочек. Платочек тоже был не ее, но кто станет обращать внимание на такие мелочи, не правда ли?
5
– И выгнал ее из дому, представляете, Любовь Осиповна?
В этом месте своего рассказа Марья Никитишна сделала большие глаза, но Любовь Осиповна, хоть и издала приличествующее случаю бессвязное восклицание, в глубине души нисколько не сочувствовала Настасье Сильвестровне. Она вообще терпеть не могла старух – они достаточно успели досадить ей в жизни.
К дамам, по случаю отменной погоды сидевшим на веранде «Бель-Вю», приблизился рыжебородый Гаврила, хозяин гостиницы, и почтительно осведомился, не нужно ли чего. Вопрос был обращен скорее к вдове судьи, которая платила по счетам, не торгуясь, в то время как Марья Никитишна была известна всему Д. как особа, которая помнит все что угодно, но только не свои долги.
– Гаврила, – заискивающе обратилась к нему старушка, – печенье нам подали ужас какое твердое! Ты бы распорядился, чтобы принесли какое посвежее, что ли…
– Вам бы кашки, Марья Никитишна, а не печенья, – хладнокровно отвечал Гаврила.
Марья Никитишна злобно покосилась на него и высказалась в том духе, что она знала его мать и сестру, и обе были приличные женщины, только Гаврила не понять в кого пошел. Однако хозяин «Бель Вю» даже бровью не повел.
– Никита! Неси-ка счет, голубчик.
– Что
– За кофий и конфеты, которые вы на прошлой неделе у нас стрескали, – отвечал подлец Гаврила. – С вас рубль сорок.
Марья Никитишна вскрикнула, прижала ладошку в митенке [20] к груди, объявила, что ее грабят при всем честном народе, просто режут ее без ножа, что конфеты были невкусные, а в кофе она обнаружила – вы только подумайте! – утопшего таракана.
– Ежели конфеты были такие невкусные, – отвечал Гаврила, которому поощрительная улыбка Любови Осиповны придала смелости, – что ж вы все их съели-то? Да и кофию тоже выпили две чашки, – без зазрения совести добавил он.
20
Перчатка без пальцев, обычно из ткани или кружев.
Марья Никитишна поднялась на ноги и, дрожа не то от старости, не то от праведного негодования, объявила, что она более ни минуты не останется в этом вертепе. И вообще мать Гаврилы, наверное, переворачивается в гробу, когда видит с небес все происходящее.
– Ну, ежели она вас видит, то, может, и переворачивается, – рассудительно заметил Гаврила.
Марья Никитишна замахнулась на него клюкой и, шипя и клекоча, как змея, которой прищемили хвост, удалилась прочь. По счету она, конечно, так и не заплатила.
– Спасибо тебе, Гаврила, избавил меня наконец от несносной особы, – сказала Любовь Осиповна, томно улыбаясь.
Гаврила поклонился и галантно объявил, что всегда рад исполнить любое ее желание.
– Что-то меня жара совсем разморила… – пожаловалась вдова. – Принеси-ка мне, дружочек, стакан лимонаду и к нему мороженого.
Гаврила сделал знак половому, и тот отправился выполнять заказ. Сам хозяин, завидев новых посетителей, подошел к ним. Это были Сергей Сергеевич Пенковский и его супруга.
– Что прикажете, сударь, и вы, сударыня?
– Ах! Гаврила! – вскричала Ольга Пантелеевна с таким выражением, словно видела его впервые в жизни. – Говорят, у тебя мороженое нынче знатное? Ну так неси, неси, неси!
Она обернулась и только теперь заметила Любовь Осиповну, которая критически разглядывала ее полосатое платье.
– Ах! Любовь Осиповна! Вы получили наше приглашение? Будете на нашем вечере?
– Непременно приходите! – поддержал супругу Сергей Сергеевич, лучась улыбкой. – Кстати, какие у вас новости от Тизенгаузена? Я бы хотел, чтобы он и мое дело взялся вести, – прибавил он.
– Какое дело?
– Да о том векселе. Согласитесь, почему я должен терять такие деньги?
– А вы что, их потеряли? – весьма двусмысленно осведомилась Любовь Осиповна. – Смотрите, Сергей Сергеевич, если дело дойдет до суда, я первая дам показания, что никакого векселя мой муж вам не давал!
Сергей Сергеевич, признаться, несколько переменился в лице после такого заявления, но тут же оправился и стал горячо заверять Любовь Осиповну, что событие то произошло уже после ее, пардон, скоропостижной смерти. Любовь Осиповна слушала его, томно щуря глаза, и только посмеивалась.