Ветвь оливы

Космолинская Вера Петровна

— Вы не можете меня бросить! Нет-нет-нет! Это не по-человечески и не по-христиански!

— В вашем же положении остаются больше чем полгорода! Это ненадолго, скоро подойдут еще войска, и вы будете в безопасности. Вы же не хотите оставить свой дом тут на разграбление?

— Я — не полгорода! Только я и несколько моих верных людей! Мы приняли вас здесь! Мы вам дали пристанище!

— По приказу, а не по доброй воле. И что еще вы могли сделать?

— Какие приказы в этом городе?! Где вы тут видели, чтобы еще оставалась какая-то королевская власть?

— Еще остались мы.

И вы!

Блики и тени метались по его лоснящемуся лицу, каждую долю мгновения превращая его то в трагическую застывшую маску, то в комическую, смеющуюся или плачущую.

— И я требую защиты, как хороший верноподданный!

— Я, конечно, мог бы потребовать от вас верной службы…

— Я служу! Я отдал то, что мне велели! Теперь мне нужна защита! — Складочки на его лице дрожали отчаянно и воинственно.

— Неужели вы думаете, что за стенами города безопаснее? — Положа руку на сердце, я сам был в этом уверен. — Вам есть куда поехать? Где вы сможете чувствовать себя в безопасности?

— Я поеду с вами!..

— Ну уж нет!.. Там, куда мы отправимся, может быть опаснее всего!

— Но там есть вы! А вы умеете со всем этим как-то управляться! А кто умеет еще?!

— Вы можете попробовать добраться до Парижа…

— Попробовать?.. Нет! Как же я поеду туда без охраны?

— А ваши люди?

— Этого совершенно недостаточно!..

— Значит, вы хотите, чтобы мы были вам охраной? Мы заняты, нам не по пути! Все вместе мы не сможем даже выбраться из этого города!

— Вот как?! А как вы выедете сами с этими тюками? Если сумеете провезти их, сумеете провезти и меня!

— Подлаживаясь под ваш ход? Все время приглядывая, как бы с вами чего не случилось, как бы не отстали? Большим отрядом мы наделаем слишком много переполоху.

— Мои люди могут сражаться! Они могут сражаться за меня прямо сейчас!..

— Минуточку… Вы имеете в виду — с нами?..

Он, конечно, имел, но от прямого вопроса чуть попятился, дрожа и потея. Его собачонка снова звонко тявкнула.

— Ну конечно с вами!.. Против наших общих врагов, что встретятся нам по пути!..

— Ах вот вы о чем!

— Разумеется! Как вы могли подумать что-то иное?!

Я покачал головой.

— Нет, это исключено.

— Ах вот как!.. — он трясущимися руками выхватил из-под меховой опушки пляшущий пистолет. Его глаза азартно блестели. — Так значит, мы пробьемся из города сами! С боем! Сейчас же!.. Если хотите, присоединяйтесь ко мне!..

— Да вы что, совершенно спятили?!.. — Приглядевшись к его искренне блещущим безумием глазам, я понял, что совершенно. В их уголках поблескивал не только пот, но и слезы. Он слишком натерпелся страха еще до нас, чтобы теперь сдаваться. Пришло самое время терять голову. По крайней мере, с бесшумностью покончено. Если только мы сами всех немедленно не перебьем в этом доме… А уж это будет как-то совсем… нехорошо.

— Ладно, черт с вами… господин Шешон! — теперь, раз мы не бросали его, обобранного «посреди дороги», я наконец смог называть его по имени, и вслух и мысленно. Это было почти облегчением для меня самого. — Только не вздумайте волочь с собой весь этот скарб или придется и впрямь

бросить вас на дороге!

Его глаза моментально просохли, и весь он вдруг подтянулся — умная и по-своему деликатная, всепонимающая крыса. Не в дурном смысле. Хозяйственный зверь, кажущийся порой забавным, обладающий интеллектом и высокой способностью к выживанию.

— О нет… Другие мои люди останутся здесь и за всем присмотрят, им за это хорошо платят!

— Прекрасно! — воскликнул я, снова не скрывая облегчения. — Через пять минут мы выезжаем, возьмите только самое необходимое.

— Хорошо! Тогда все уже готово!..

— А что ты делаешь теперь? — озадаченно вопросил Фонтаж, машинально проверяя сбрую своего коня.

— Представления не имею, дорогой Этьен! На этот раз это не расчет, а всего лишь импровизация, — я рассмеялся почти счастливо.

— Или ты просто что-то от меня скрываешь! — вряд ли он был серьезен.

— Думай как хочешь! — кажется, впервые за последнюю пару дней у меня по-настоящему поднялось настроение. И сдается мне, не только у меня. Как же быстро надоедает это чертово благоразумие!

А когда через пять минут я увидел во внутреннем дворике готовую к дороге команду господина Шешона, то подумал, что он на удивление быстро умеет собираться, и еще обладает невероятным умением не брать с собой лишнего. Все же он мыслил более масштабно, нежели подручными средствами, большую часть которых мы и так уже упаковали в багаж, а все прочее было вложено в дело. Сопровождали его шестеро угрюмых, скрывающих волнение, всадников. Никаких женщин и детей, хотя по крайней мере первые, я знал, были в доме. Знакомый нам седоусый с аркебузой, остающийся на месте, похоже, не слишком горевал, или отлично скрывал свои чувства, как и те, что оставались с ним.

— Просто все заприте и сидите тихо, как раньше, — посоветовал я, не ради совета, а только ради моральной поддержки. — У хранителей вскоре появятся свои заботы, им будет совсем не до вас. А с обычными мародерами вы, кажется, справляться умеете.

Седоусый мгновение сохранял каменное молчание, а потом вдруг улыбнулся и кивнул, почти подмигнув. Может, тут и правда все будет хорошо. Даже в особенности потому, что хозяин оставляет дом — у кого-то в городе могли иметься с ним счеты, обычное дело. Я наклонился в седле:

— Если что, не слишком волнуйтесь за добро. Вряд ли это будет иметь значение. Лучше берегите людей.

— Знамо! — проворчал он ободряюще. — Удачи вам, сударь!

— И вам удачи!

Не знаю, в чем была причина такой сердечности, но она была искренней. Может оттого, что иногда на краю пропасти становится веселее — столько всего теряет всякое значение, и тот, кто это знает, способен это оценить. А доброе пожелание легче унести с собой в неведомое, чем все вещи мира.

Мы выехали под звезды целым отрядом, в полном молчании, но с гулко разносящимся по пустынным ночным улицам красноречивым стуком копыт. Небо уже начинало потихоньку бледнеть, или просто глаза привыкали ко тьме, а из-за проплывающего облака выбралась половинка луны и черные шпили вздымались над нами как смыкающиеся когти.