Вейн
Шрифт:
Задергался обожженный уголок глаза – Юрка понял. Никакой это был не подарок, и обещание вернуться, помочь – ложь. Выдохнул:
– Ну ты и козел. Мало тебе жузгов, да?
Грин силой усадил Дана на койку. Вейн вырывался и шипел, точно дикий кот. Со стуком упал фонарик, взметнулись тени.
Значит, погоня… Стрельба в тайге… Евсей убит… Все из-за этого урода!
Хотелось закричать и врезать Дану по роже, но Юрка лишь сжимал и разжимал кулаки, втиснутые в карманы. Потом наклонился, нашарил на полу фонарик и положил на стол. Луч скользнул по окну, сделав
– Ладно, – буркнул Дан. – Алекс, все, пусти! Не трону я его. Пока.
Грин выпрямился и посмотрел на приятеля сверху вниз.
– Что ты дал мальчишке?
– У меня не было другого выхода! Йоры на хвосте, еще эти… ареры. Я бы спрятал, но без человека он сдохнет. День, два, и готово. Меня специально предупреждали.
– Кто – он, Дан?
Взъерошенный вейн глянул исподлобья.
– Кто-кто… Дар Двуликого.
Присвистнул Грин. Юрка спросил у него растерянно:
– Вы же говорили, это статуя? Огромная.
– Ну, во всяком случае, я так думал.
– Все так думали, – подал голос Дан.
Грин вдруг коротко размахнулся и ударил его в лицо. Дан отлетел на спину, взвизгнули под матрасом пружины.
– Шэт! Ты чего?!
– Сиди! Повесил на пацана такую штуку и удрал! Даже не предупредил!
Грин с грохотом толкнул стол, прошелся по комнате. Следом метнулась тень, преломилась на потолке и упала на пол. Дан следил за ним настороженно.
– Значит, так, – Грин остановился и пристукнул ребром ладони по косяку. – Больше я тебя покрывать не намерен. Хватит! Посмотрим, как ты будешь оправдываться перед отцом Михаилом.
Дан сплюнул и угрюмо уставился себе под ноги.
– Теперь ко второму вопросу: где амулет, Юра?
Он нарочито медленно выудил из консервной банки шпротину. Золотистое масло капнуло с хвоста. Юрка засунул рыбешку целиком в рот и прожевал, глядя, как вспухают желваки на скулах Дана.
– Амулет? – усмехнулся ему в лицо. – Да, где же он? А-а-а, вспомнил! У Егора.
Шелест ткани. Звяканье – металлом о край стакана. Скрипнули доски, кто-то тяжелый перемялся с ноги на ногу. Оун? Вряд ли, не чувствуется смолистый аромат багульника. Дыхание – одно легкое, женское, другое мужское. Йорина напряженно вслушивалась, но призрачные голоса молчали. И пахло совсем иначе, не мертвым камнем, а накрахмаленным бельем, травяным настоем и резким, несмытым дорожным потом.
Открыла глаза.
– Вот и хорошо.
Над ней склонилась черноволосая женщина. Пересохших губ коснулась ложечка, Йорина жадно глотнула и закашлялась от напряжения в горле.
– Не спешите.
Уверенная ладонь придержала затылок.
У Йорины не хватало сил повернуть голову, и она видела лишь женщину и потолок, набранный из деревянных реек. На потолке лежало солнечное пятно. У женщины – темные глаза под круто изогнутыми бровями, к вискам разбегаются тонкие морщинки. Лоб чистый, красивый.
– Госпожа Ласовская, ну, как она?
За плечом у женщины показался парень. Коротко остриженные волосы наползают на лицо грубой лепки. Перебитый нос, тяжелый подбородок. А глаза хорошие, светлые, но смотрят тревожно.
Ни женщину, ни этого парня Йорина не знала.
– Где я?
– Постоялый двор «Перекресток», – ответила женщина.
Йорина нахмурилась. Она помнила, как ползла по спекшемуся камню, и позади неслышно двигался Оун, а впереди шуршали Дан со своей девицей. Как услышала мертвые голоса, от отчаяния которых самой хотелось кричать. Как бежала, зная, что не может им помочь, но должна…
– Оун?
– Мужчина, который был с вами? – уточнил парень.
«Да», – ответила движением ресниц.
– Ну… понимаете…
– Погиб, – прошептала Йорина. Погиб в тех боях, в которых раньше – выжил.
– Я не мог ему помочь, – виновато сказал парень. – Когда пришел, он уже умер. Вы в беспамятстве. Ну, я подхватил и ломанулся в ближайший выход. Повезло, тут оказался врач.
«Потеряла», – подумала Йорина. Закрыла глаза. Из-под сомкнутых век покатились слезы.
– А тело я принесу. Ну, хотите, сейчас.
Наверное, думал, что она плачет по Оуну.
– Госпожа Ласовская!..
– Игорь, я могу диагностировать только обезвоживание организма плюс истощение. Все прочее, что здесь у вас творится, не в моей власти, прости. Пойду разогрею бульон, ей нужно поесть.
Шаги. Закрылась дверь.
Постель, на которой лежала Йорина, смялась. Чужак сел и легонько сжал ее пальцы между ладонями. Удивленная такой дерзостью, жрица распахнула глаза.
– Ух ты! – сказал парень. – Ты ведьма или богиня?
Йорина помедлила, прежде чем отнять руку.
– Какие глазищи…
Она опустила ресницы. Всего лишь – чуть больше желтого на радужке. Не круглые, как у всех, а вытянутые зрачки. Знак, что она отмечена даром. Предмет зависти малолетних подруг. Ее гордость.
Ее проклятие.
Она поняла это одной из весен, когда девочки начали уходить, словно молодые лани, почуявшие сладкий и тревожный запах – оттаявшей земли, набухающих почек. Уходили, забыв игрушки и детские секретики, подруг и материнские наставления. Они открывали новый мир, в котором существовали мальчики. Йорина тоже с любопытством смотрела по сторонам, пытаясь угадать, кто станет для нее единственным из этого незнакомого, странного, задиристого племени. Девочки ушли… А Йорина осталась. Каждое утро она со страхом и надеждой приникала к зеркалу: может, цвет потускнел, может, зрачки округлились. Потом перестала.
– Она заснула, – сказал шепотом парень.
– Ладно, не буди.
Тихий стук, густой запах бульона.
Йорина заставила себя поднять веки. Не время думать о себе и даже – скорбеть по Оуну.
Дан послушал, как плещется во фляжке, и спросил у Юрки:
– Будешь?
– Еще не хватало мальчишку спаивать, – одернул Грин.
Юрка не хотел, но пришлось сказать:
– Буду!
Золотистая жидкость обожгла горло, и выступили слезы. Юрка торопливо куснул ломоть черного хлеба. Горячий комок провалился по пищеводу и растекся в желудке.