Вейн
Шрифт:
Юрка торопливо закивал, чувствуя, как начинают гореть щеки. Монахиня ласково провела ладонью по его волосам и вышла.
Священник переставил табурет поближе, сел.
– Я – настоятель Взгорского монастыря, отец Михаил. Тебя зовут Юрий, правильно?
– Да.
– Веруешь ли ты в бога, которого чтят в вашем мире? Веруют ли твои родители?
– Не верую, – сердито ответил Юрка. Ну, сейчас начнет проповедовать. – Бабушка была крещеная. Православная. А я нет.
– Тогда тебе, наверное, проще называть меня Михаилом Андреевичем.
Он усмехнулся Юркиному удивлению и пояснил:
– Середина есть сплетение разных народов и разных вероисповеданий, она приучает к терпимости.
Под окном заскреблись, качнулась открытая створка, и показалась белобрысая макушка.
– Отец Михаил! – позвал детский голос. – А он взаправду очнулся?
– Взаправду, – ответил священник. – Иди, Илек, не мешай.
Раздался громкий вздох. Прохрустел гравий.
Настоятель снова повернулся к Юрке:
– Амулет у тебя языческий. Откуда?
– Вейн дал. Сказал, вылечиться поможет. Снять заставите?
– Зачем? На то человеку и разум, чтобы сам выбор делал. Вейна-то как зовут?
– Дан Уфф.
Священник кивнул:
– Воспитанник мой. Ох, дурная головушка. Александр говорит, неприятности у него. И тебя, мол, спрятать нужно.
Юрка не сразу понял, что Александр – это Алекс Грин.
– Что он натворил-то? – продолжал расспрашивать настоятель.
– Не знаю. У Дана свои дела, у меня – свои.
– Расскажешь?
Юрка мотнул головой.
– Ну, воля твоя.
Михаил Андреевич поднялся.
– Поживи, окрепни, а там посмотрим. Не бойся, никто тебя в веру насильно обращать не станет. К нам в приют разные дети попадают – из других краев, из других миров. Что уж теперь…
У Юрки задергался уголок обожженного глаза. В приют, да? В приют! Он хрипло рассмеялся, удивив священника.
Часть II
Глава 11
Солнце слепило окна веранды, лежало пятнами на крашеных досках, отражалось от чайника и вспыхивало искрами на гранях сахарницы. Пчела, басовито гудя от предвкушения, кружилась над блюдечком с клубничным вареньем.
– Ух ты!
Егор плюхнулся за стол и потянул к себе тарелку, полную золотистых оладушек.
– Не жадничай, – сказала, не оборачиваясь, мама.
Из ложки в ее руке полилось на сковородку тесто, возмущенно затрещало раскаленное масло.
Егор отогнал пчелу и ткнул оладьей в варенье. Повозил там, стараясь подцепить ягоду, и засунул целиком в рот. Сладкая капля поползла от пальцев к запястью. Пришлось слизнуть.
– Фу! – сказала мама, выкладывая на тарелку еще одну порцию.
– Так вкуснее, – возразил Егор и схватил следующую оладью. – Ай, горячая!
Вошел отец, босиком, в майке, но уже в форменных брюках. Волосы у него были мокрые. На веранде запахло одеколоном и кремом для бритья.
– Может, я вам с собой заверну? – спросила мама.
– Не выдумывай.
Отец поцеловал ее и устроился напротив сына. Придвинул к себе огромную кружку, налил до трети заваркой и разбавил кипятком.
– Собрался?
Егор торопливо кивнул, рот у него был занят.
Мама выключила огонь под сковородой, присела к столу и посмотрела на своих мужчин.
– Ну и пожалуйста, – сказала с легкой обидой, – хоть отдохну от вас.
– Да, – согласился отец. – А то сыночек день-деньской за твоей юбкой, как пришитый, ходит.
Егор фыркнул.
Он с ребятами успел облазить все окрестности Верхнелучевска, Старую крепость знает, как свою квартиру в Ольшевске, ездил в Петухово, они там к игре готовились, и два раза ходил в поход – настоящий, с ночевками.
– А сам-то? – качнула головой мама.
Отец появлялся редко. Офицерское общежитие в гарнизоне только достраивали, пришлось снять домик в городке, в тридцати километрах. Каждый день со службы не наездишься.
– Спасибо, мам!
Егор выскочил из-за стола, слизывая с пальцев клубничные капли.
– Руки помой, поросенок!
Возвращаться в дом не стал. Во дворе к сараю был приколочен умывальник с гремящим железным носиком. Под умывальником рос лопух, без вреда для здоровья потреблявший мыльную воду. Егор торопливо смыл варенье, вытер руки о штаны и взгромоздился на самодельный турник. Несколько раз перекувырнулся, повисел вниз головой, зацепившись согнутыми ногами. Соскользнула и закачалась на цепочке отцовская бирка. Коротко выдохнув, Егор начал сгибаться, стараясь достать лбом колени. После оладий это получалось плохо. Уф, все!
Спрыгнул и, оглянувшись на окна веранды, влез по поленнице на низенький сарайчик. Рубероид уже нагрелся под солнцем. Егор сел, свесив ноги на улицу.
Через дорогу у соседей хлопали коврик. Гулко разносились звуки, и над забором поднимались клубы пыли. Протарахтел мотоцикл. В ржавой люльке, из которой вытащили сиденье, громыхала пустая канистра. Окрестные собаки зашлись в истерике, облаивая воняющую бензином рухлядь. Дед Пегаш, восседавший за рулем, покосился на мальчишку с подозрением.
Проковыляла бабка с клюкой. Проворчала:
– Хулиганье. Только и знают по крышам лазить. Вот скажу Хрумчику!
А что Хрумчик? Отличный мужик! Даром что заведующий интернатом и по совместительству – директор школы. Но связываться с бабкой Егор, конечно, не стал.
Проехал грузовик с солдатами. За ним на велосипеде пылил пацан.
А потом на тропинке у забора показалась Талка. Шла, размахивая бидончиком. Рыжие волосы горели на солнце.
– Привет, – независимо сказал Егор с крыши.