Везде чужой
Шрифт:
– Не желаете ли кипяточку?
– спросил он. Глаза у старика были живые и хитрые.
– Не откажусь, - хрипло сказал Таксон Тей. Он узнал старика. Перед ним сидел Таксон. Настоящий. Таксон-первый. Его матрица. Любопытно увидеть, каким ты станешь через пятьдесят лет.
– Тогда сходите в соседний дом - он заброшен - и наберите там чего-нибудь, что может гореть.
Таксон-первый лукаво улыбнулся.
– М-да, - хмыкнул Таксон Тей.
– Отличный способ приглашать в гости.
Когда в печке весело затрещал огонь, старик зашевелился, откинул одеяло и протянул к огню руки.
– Чайник за печкой, - сказал он. Оказалось, Таксон-первый был
– А куда за водой идти?
Таксон-первый засмеялся.
– Тут вам не повезло. Чайник полон воды.
Таксон Тей нашёл чайник и поставил его на печку.
– Не боитесь меня?
– Нет, - спокойно возразил старик.
– Единственное моё богатство книги. Но они сейчас никому не нужны, разве что на растопку. А свой паёк я предусмотрительно съедаю среди дня, когда возвращаюсь из продуктового распределителя. Сам же я старый, костлявый, мясо у меня жилистое и вонючее. Да-да, вонючее! Месяца два, как не мылся. А потом, мой организм всё ещё вырабатывает стероиды, если вы, конечно, понимаете, какое это имеет отношение к вонючести.
Таксон Тей только улыбнулся.
– Где у вас свет включается?
– А...
– начал было Таксон-первый, но закончил с неожиданным лукавством: - А возле двери.
Таксон Тей посмотрел на лампочку под потолком и понял, что его ожидает очередной розыгрыш. Лампочка давно перегорела. "Ладно, - весело подумал он.
– Игру принимаю". Он настроился и восстановил вольфрамовую нить. Затем подошёл к выключателю и повернул его.
При щелчке выключателя Таксон-первый было хихикнул, но, когда вспыхнул свет, искренне изумился.
– Вот чёрт! Она же два года, как перегорела!
Теперь, уже при свете, Таксон Тей оглядел комнату. Стеллажи с книгами закрывали все стены до самого потолка, беспорядочная гора книг и папок с бумагами была свалена на пол в углу за креслом, на столе также громоздились книги и папки, и лишь небольшой участок стены над столом был свободен. Здесь, на вылинявших до полной бесцветности обоях, вкривь и вкось были наклеены листки пожелтевшей бумаги, испещрённые корявым почерком.
"Разум - это стремление существа к бесконечному познанию", - прочитал Таксон Тей на листке в левом верхнем углу. Чуть ниже висел листок с сентенцией: "Цивилизация - есть сообщество существ, искусственным путём расширяющих свою экологическую нишу". Он перевёл взгляд в правый угол. "Борщ вкусный, а лом тяжёлый".
– Слева - ранний Таксон, - объяснил старик.
– Справа - поздний.
– Ясный перец!
– с видом знатока безапелляционно заключил Таксон Тей.
– Это и коню понятно. Рост философской мысли налицо!
Таксон-первый кивнул и заперхал.
– Вот-вот, - сдерживая смех, выдавал он.
– Приятно встретиться с образованным человеком...
И тут погас свет.
– Ага!
– победно воскликнул Таксон-первый.
– Физика торжествует! Так сказать, причинно-следственные связи - перегоревшее гореть не может. Флюктуации возможны, но они нестабильны.
– Просто свет отключили.
– Фи, какой вы, право, материалист!
– разочарованно протянул старик.
– Там на столе - коптилка. Зажгите, если масло ещё осталось.
Таксон Тей зажёг коптилку.
– Послушайте, а ведь мы с вами где-то встречались, - заявил Таксон-первый.
– Лицо знакомое...
– Встречались. Лет тридцать назад, - согласился Таксон Тей, а про себя добавил: "В зеркале". Но вслух сказал: - На улице. Я в девятиэтажке жил, в трёх кварталах отсюда.
–
Таксон Тей поморщился. С тридцатью годами он дал маху.
– Я очень похож на своего отца, - нашёлся он.
– Он работал слесарем в околотке. Возможно, и у вас чинил канализацию. Когда она ещё была.
– Возможно.
– Таксон-первый потерял интерес к личности собеседника и окинул взглядом его одежду.
– Давно из зоны?
– Вчера, - честно признался Таксон Тей.
– Воровство, разбой?
– Помилуйте!
– рассмеялся Таксон Тей.
– Разве сейчас это преступление? Политика.
– Всё дерётесь...
– вздохнул старик.
– Не надоело?
– Надоело.
– Нет, правда надоело?
– оживился Таксон-первый.
– Впервые вижу человека, которому надоели политические игры.
– Если не ошибаюсь, то вы сами когда-то поступили точно так же.
– Было дело...
– мечтательно протянул Таксон-первый.
– Молодо-зелено. И мы были рысаками. Но у одного меня хватило клёпки, чтобы сойти с глупой бесконечной дистанции!
– самодовольно закончил он.
– Почему так?
– Что - почему?
– О людях так плохо. Словно вы избранный.
Таксон-первый с любопытством уставился на своего двойника.
– Хм...
– он пожевал губами.
– Насчёт избранности я как-то... А вот о людях действительно думаю плохо. В молодости я думал о человеке как о венце творения. Но годы жизни разубедили меня. Личностей нет - есть самовлюблённые ублюдки, карабкающиеся по трупам к личному благосостоянию и власти. А все остальные - толпа со стадными инстинктами.
– Жёстко, - констатировал Таксон Тей и поискал по комнате глазами, на что бы сесть.
– Табурет под столом, - подсказал Таксон-первый.
– Он, к счастью для гостей, из негорючего пластика. А то бы давно сгорел в печке, и тогда бы вам пришлось сидеть на полу.
Он подождал, пока Таксон Тей достал табурет и уселся возле печки.
– А насчёт жёсткости определения, вы ошибаетесь. Это не эфемеризм, а суть нашей жизни. Когда в начале Республиканства после братоубийственной резни стали строить общество равных, я, воспитанный на этих идеях, питал к его зачаткам самые радужные чувства. Но строительство продолжалось недолго - его быстро скомкала ублюдочная сущность личностей, стоящих во главе Республиканства. И тогда зачинщик Перелицовки, кстати, из той же когорты, провозгласил отринуть идеалы общества равных, потому что такого общества никогда не было и, следовательно, быть не может, и возродить идеалы старого общества. По его мнению, деление людей на богатых и бедных предопределено законами развития, и эти самые бедные только тогда смогут жить нормально и счастливо, когда богатые будут одарять их своей благосклонностью. Кстати, это счастье и это благоденствие мы сейчас пожинаем. Но тогда, как ни странно, сию собачью чушь приняли "на ура". Потому, что каждый видел себя только богатым, хотя их единицы, и никто бедным, то есть среди миллионов. И никто не задумывался, что благотворительность проявляется только тогда, когда с бедного взять уже нечего, и только затем, чтобы он не бунтовал. Впрочем, всё это частности. Больше всего меня поражает то, что словам лидеров - будь-то в обществе равных, или неравных - толпа верит бездумно и бездумно им следует. Больно и горько сознавать, что людьми, с гордым названием разумные, любые сентенции любого общества воспринимаются не трезвым рассудком, а слепыми инстинктами стада, следующего за вожаком.