Везде чужой
Шрифт:
– У вас работает некто Таксон. Можно его видеть?
Таксон промолчал, внимательно вглядываясь в лица центуров.
Видно, заикание Андрика помешало им понять, кого он вызывает по интеркому. Опасностью от них не веяло. Наоборот - от них исходило любопытство. Но чувство тревоги не исчезало, гнездилось маленькой свербящей точкой в глубине сознания.
– Я Таксон.
Центуры переглянулись.
– В таком случае, просим проехать с нами в центурию.
– По какому вопросу?
– Там вам объяснят.
Центуры действительно ничего не знали. Вот откуда их странное любопытство.
–
– Я подъеду через час.
Центуры как по команде расцвели ухмылками. Их забавляла наивность Таксона.
– Нам придётся настоять на своём предложении, - ехидно хмыкнул срежант.
"Так вот откуда чувство опасности, - понял Таксон.
– Им приказано разыскать меня и немедленно доставить в центурию. Хотя, судя по их поведению, ничего предосудительного за мной не числится".
– А если я откажусь?
Срежант осклабился ещё больше.
– Тогда мы будем вынуждены прибегнуть к силе.
Он кивнул рядовому. Тот отстегнул от ремня наручники и шагнул к Таксону.
– Нет!
– крикнул Таксон Андрику, но не успел его остановить. Крик слился с двумя пистолетными выстрелами.
– Болван!
– прошипел Таксон, подхватывая падающее на него тело центура.
– К двери, быстро!
Он "увидел", как из стоявшей во дворе патрульной машины выскакивают двое центуров с автоматами и прячутся за её корпусом.
Андрик рванул на себя дверь и тут же захлопнул. Автоматная очередь прошлась по двери дробящей щепу строчкой.
– Чёрт...
– впервые не заикаясь, произнёс Андрик и стал сползать по филёнке. И было в этом медленном движении что-то несуразное, неестественное для порывистого и резкого Андрика. Он развернулся и сел на пол у стены. На груди быстро расплывалось кровавое пятно.
– Всё...
– выдохнул он и уронил голову на грудь.
Из машинного зала в прихожую ворвался Никифр и застыл, поражённый увиденным.
– Гранатомёт мне!
– свистящим шёпотом приказал Таксон, и Никифр исчез.
Таксон вынул из кобуры убитого срежанта пистолет и, пригибаясь, сделал шаг к окну. Упреждая его, прогрохотала очередь, осколки стекла разлетелись по прихожей.
– Эй, там, в котельной!
– донеслось со двора.
– Сдавайтесь! Выходите по одному с поднятыми руками!
Таксон снова "увидел" патрульную машину и прячущихся за ней центуров. Один держал на прицеле выход из котельной, второй что-то быстро говорил в радиотелефон.
Сзади, хрустя стеклом, на четвереньках подполз Никифр, волоча за собой гранатомёт и комплект боезапаса.
– Уходи чёрным ходом, - принимая гранатомёт, сказал Таксон и отдал Никифру пистолет центура.
– Предупреди наших.
Он увидел, что лицо у Никифра бледное и растерянное, и ободряюще хлопнул его по плечу.
– Давай.
Никифр кивнул и так же на четвереньках быстро уполз.
"Только бы успел", - подумал Таксон. Он оттащил труп Андрика на середину комнаты, сел на его место и стал заряжать гранатомет.
Из разбитого окна донёсся приближающийся вой сирен.
"Быстро, парни", - подумал Таксон, упёрся ногой в выступающий косяк неплотно прикрытой двери и толкнул её. И пока центуры решетили дверь из автоматов, прыгнул к окну и всадил в машину гранату.
Во дворе стремительно разворачивались два гвардейских броневика. Таксон подбил один, но затем плотный заградительный огонь заставил его пригнуться и ретироваться в машинный зал. Он задраил за собой люк и бросился к чёрному ходу. Но и здесь не успел. Напротив входа стоял третий броневик, из которого выпрыгивали гвардейцы и быстро рассредоточивались у здания котельной. Никифра нигде не было. Похоже, ему удалось проскользнуть.
Едва Таксон захлопнул люк и завернул штурвал, как по железу загрохотали пули.
"Поздно, парни, поздно", - усмехнулся Таксон и стал неспешно готовиться к обороне. Его сознание словно раздвоилось. Одна половина по-прежнему продолжала управлять телом: чисто механически он открыл люк среднего котла, в котором хранилось оружие, и стал минировать его, одновременно "наблюдая", как гвардейцы снаружи забрасывают прихожую капсулами со слезоточивым газом, а затем проникают туда в противогазах. Вторая половина сознания воскресила память Таксона. Впервые с того времени, когда он очнулся в заброшенном доме под присмотром Костана, Таксон ясно, чётко, со щемящей грустью вспомнил свою жизнь в доперелицовочном времени. Когда дома не превращались в развалины, а наоборот - строились, когда по улицам ходили весёлые, хорошо одетые люди без оружия, когда не приходилось ожидать выстрела из-за угла, когда не грабили днём посреди улицы и даже ночью можно было спокойно гулять в хорошо освещённом парке. Когда все были обеспечены работой, в будущее смотрели с оптимизмом и не думали о куске хлеба. Голод тогда представлялся чем-то нереальным, невозможным, а уж войны между губерниями из-за стёртых границ или на основе межнациональной розни дикостью.
Таксон прикручивал провода к взрывателю противопехотной мины и "видел", как гвардейцы врываются в аппаратную, и как под пулями вдребезги разлетаются монитор и компьютерная приставка, которую он так и не успел собрать. Во двор вкатила штабная машина, и оттуда выбрались рыхлый растерянный центур в форме каптейна и подтянутый хмурый парень в цивильной одежде. Каптейн сразу бросился разыскивать командира гвардейцев, каждому офицеру твердя: "Живым! Живым брать!", а хмурый парень остался стоять на месте, с неприкрытой неприязнью наблюдая, как гвардейцы готовятся к штурму котельной. Почему-то этот парень вызвал у Таксона симпатию.
Таксон разматывал провод и "видел", как почти синхронно с ним тем же делом занимаются сапёры, минирующие все три входа в машинный зал. План гвардейцев был прост - одновременно взорвать все люки и ворваться в котельную с трёх сторон. Таксон экстраполировал во времени действия гвардейцев, когда они взорвут люки и ринутся внутрь машинного зала, паля из автоматов направо и налево. Где уж тут его живым взять, как бы друг друга не перестреляли...
Проведя провода в деревянную пристройку, Таксон поставил магнето на стол и сел на скамью. При взрыве котла хилое сооружение его не защитит, но выбирать не приходилось. В любом случае жить ему оставалось недолго. Но напоследок он устроит такой фейерверк, который надолго запомнится в городе. И один он из жизни не уйдет. Добрая половина гвардейцев последует за ним.