Везде чужой
Шрифт:
Он нашёл на карте Клешню. Действительно, до кордона от озера около десяти верст. В озере не было ничего примечательного, а вот красный крестик, обведенный разноцветными концентрическими кругами, верстах в тридцати от озера на север вдоль кордона привлёк внимание Геннада.
– Это что?
– спросил он.
Мавриж посмотрел на карту.
– А!
– пренебрежительно сказал он.
– Летом забугорцы здесь что-то взорвали. Комиссия из Столицы приезжала...
– Карта у тебя от них?
Околоточный молча кивнул. Похоже, столь длинная фраза, исчерпала отпущенное ему природой
Геннад вновь обратился к карте. Красный крестик вызвал у него смутное беспокойство. По словам Контибель, она встретилась с Таксоном на следующий вечер после взрыва. Ночью взрыв, а днём лесовоз Юза подбирает Таксона на дороге. Так, вот дорога с лесоразработки, а вот еле приметная тропка от озера... Геннад прикинул расстояние, которое пришлось пройти Таксону. Если Юз подобрал его где-то здесь, то выходить от озера нужно было ранним утром. А если он шёл от места взрыва? Нет, не получается. Взрыв произошел на севере, недалеко от юзовской лесоразработки. В принципе, за ночь до озера от места взрыва можно дойти. По прямой. Но здесь лес, болота... Да и зачем всю ночь идти вдоль кордона, а затем поворачивать на запад? Зачем делать такой крюк? Заблудился? Заблудившийся человек столько бы не прошёл... Тем более, по болотам. Однако в случайное совпадение этих факторов верилось с трудом.
Геннад вздохнул и вернул карту. Нужно будет обязательно поднять из архива дело о взрыве в Крейдяном лесу. Если оно не засекречено.
Весь обратный путь они с Маврижем молчали. Впрочем, как и весь предыдущий. Но чувство товарищества, возникшее после съеденной пополам лепешки, соединило их взаимным молчаливым доверием.
В Крейдяное въехали, когда уже вечерело. Геннад слез у хаты Палуча, попрощался с околоточным. Мавриж сдержанно кивнул, и телега медленно покатила дальше, увозя неожиданно обретённого товарища. Безобразного, со звериным лицом, но который оказался Геннаду ближе, чем обитатели особняка на хуторе с человеческими лицами.
Палуч уже вернулся со службы, хозяйка накормила всех густой растительной похлебкой и, как не отказывался Геннад, собрала в дорогу небольшой узелок с провизией. Палуч проводил их с Контибель на поезд, посадил в вагон и пожелал всего доброго.
Они пожали друг другу руки и расстались. И Геннад подумал, что, несмотря на воцарившуюся в мире жестокость, сохранились в людях теплота и участие. Даже жена Палуча, вначале принявшая Контибель чуть ли ни в штыки, при расставании расчувствовалась и погладила девочку по голове.
Геннад застелил обе полки, закрыл купе, разделся и забрался на верхнюю. И только тогда обратил внимание, что Контибель стоит возле умывальника, боясь пошевелиться.
– Ложись спать, - мягко сказал он.
– И погаси лампу.
Он отвернулся к стене и сразу заснул.
Разбудило его среди ночи прикосновение маленьких холодных рук. На стыках стучали колеса, вагон раскачивало. Контибель сидела рядом на полке и гладила его. Почувствовав, что Геннад проснулся, она прильнула к нему и поцеловала.
– Я пришла к тебе, - сбивчиво зашептала она.
– Возьми меня... Я постараюсь не кричать... А ты не обращай внимания. Только не отдавай меня в тюрьму...
Геннада словно ударили.
– Послушай...
– хрипло выдавил он.
– Не отдавай меня в тюрьму...
– беззвучно заплакала Контибель.
Геннад отстранил её, спрыгнул с полки и зажёг масляную лампу. Затем взял на руки плачущую девочку, уложил на нижнюю полку, укрыл одеялом.
– Слушай, девочка, - сказал он, садясь рядом, - ты ведь мне в дочки годишься...
Она замотала головой, подтягивая одеяло под самый подбородок.
– Я тебе не нравлюсь как женщина, да?
– всхлипнула она.
– Ну-ну, - против воли усмехнулся он.
– Какая ты женщина? Ты девчонка.
– Он ласково вытер ладонью слёзы с её щек.
– Забудь о том, что было в доме мэдам. Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Контибель замерла, уставившись на него во все глаза.
– Тебе мама в детстве рассказывала сказки?
Девочка неуверенно кивнула.
– Вот и хорошо. А теперь представь, что ты маленькая девочка, а я, скажем, твой отец. Сижу рядом и рассказываю сказку.
Зрачки Контибель расширились, заполнили все глаза, застыв в неподвижности. Тяжёлый был взгляд, не верящий.
– Тогда слушай, - проговорил Геннад, старательно избегая её взгляда.
– Жила-была маленькая девочка...
С трудом вспоминая сказку о красном башмачке, он повёл неторопливый рассказ и вдруг где-то посередине с ужасом понял, что нельзя рассказывать ей эту сказку. Какой ещё прекрасный принц?! Видывала она их, "принцев", во всей красе! Он скомкал середину сказки, лихорадочно перебирая в памяти полузабытые святочные истории, пока, наконец, не нашёл нужную - сказку о временах года. Прекрасный принц сразу после бала превратился у него в чванливого избалованного мальчишку, пожелавшего на Новый год иметь букет весеннего первоцвета, фея-крестница - в Весну-девицу; и уже спокойно довёл повествование до счастливого конца, где каждый получил своё. Принц - урок на всю жизнь не приставать к маленьким девочкам, злая тётка-мачеха превратилась в сторожевую собаку, а девочка зажила тихо и счастливо в уютном домике с названным отцом - добрым старым отставным солдатом.
– А так бывает?
– совсем по-детски спросила Контибель. Она не уснула. Может, мать и рассказывала ей на ночь сказки, но это было так давно, что наивная история потрясла её душу.
– Это было давным-давно, в сказочные времена, - сказал Геннад, аккуратно заправляя под неё одеяло.
– А теперь спи.
– А ты был солдатом?
– внезапно спросила Контибель.
Что-то кольнуло сердце Геннада.
– Я и сейчас солдат, - сказал он.
– Да? А почему ты не в форме?
– Потому, что служба такая. Форма висит дома. Спи.
Контибель заворочалась в постели, устраиваясь поудобнее. Она слушала сказку замерши, и тело её затекло.
– Тётку-мачеху жалко. Зачем её превратили в собаку? Они ведь с девочкой хорошо жили... Я тоже у своей тетки полы мыла, посуду..., на огороде, в хлеву помогала... И тётя меня не сильно ругала... И била редко...
"Конечно, - горько подумал Геннад, - и такая жизнь мёдом покажется, если после неё попадёшь в публичный дом".