Везде чужой
Шрифт:
Парень, сидевший в стороне, рассмеялся.
– Что вы нашли смешного, молодой человек?
– строго спросила воспитательница. Она не понимала, как можно смеяться в подобной ситуации.
– Да так...
Парень смутился, встал и набросил на плечи куртку. На чёрном шевроне рукава перемигивалась россыпь колючих звёздочек.
– Понятно...
– отстранённо произнесла Даниса.
– Вы из Звёздных. Голос её стал холодным.
– Уйдите отсюда.
Лицо парня перекосилось.
– Да уж... Не место мне в вашем непорочном мире, - горько проговорил он.
– Только мне кажется, что одному из ваших парней прямая дорога к нам.
Он круто развернулся и быстро зашагал прочь вдоль берега.
Даниса
Сердце Тея сжалось. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Он понял, что Даниса догадалась, чьих это рук дело.
– Послушай, Тей, - мягко сказала воспитательница, - зависть - не лучшее из чувств...
Тей строптиво сбросил руку Данисы с плеча и отбежал от неё к кромке берега. В спокойной воде отражались облака и перевёрнутый лес на другом берегу. На душе было больно и горько, но глаза оставались сухими. Он схватил большой камень и с силой зашвырнул его в реку. Перевёрнутый лес дрогнул и расслоился чёрными бликами...
– ...Я многого насмотрелся, вскрывая трупы мутантов, - говорил голос из темноты, - но такое вижу впервые. Когда привезли труп вашего подопечного, я не стал делать вскрытие и сразу отправил его в морг. Тогда мне было всё ясно. И только ваши настоятельные просьбы заставили меня на следующий день осмотреть труп. То, что я увидел, просто не может быть. Ваш подопечный всё ещё был трупом, но раны на его теле зарубцевались. Известно, что многие ткани, в частности, волосы, продолжают жить после смерти. Но такого... А когда вчера у него забилось сердце, меня чуть не хватила кондрашка. Это чудо! Самое настоящее чудо, не поддающееся объяснению. Ребра срослись, он уже дышит. И у него выросли оторванные ноги!
Таксон Тей почувствовал, как с него сдергивают покрывало.
– Посмотрите! Оторванные ноги лежат в леднике, уже начали разлагаться, а эти... Они не только отросли, но и подошвы ороговели, будто он новыми ногами ходил всю жизнь!
Таксон Тей открыл глаза. Над ним склонились патологоанатом бассградской лечебницы Коминь и статс-лейнант столичного Управления центурии Геннад. Сведения об этих людях появились в голове Таксона Тея как само собой разумеющееся. Патологоанатом просто-таки исходил восторгом от лицезрения чуда, а мысли статс-лейнанта - того самого хмурого парня, вылезшего из штабной машины у котельной, - витали далеко отсюда. На чудо воскрешения из мёртвых ему было наплевать - он ещё раньше подразумевал нечто подобное, - а думал он сейчас о том, как бы побыстрее вернуться домой и устроить свою дочь в школу. С дочкой у статс-лейнанта было что-то неладное, что-то тёмное и тяжёлое давило на душу Геннада, но напрячься, чтобы разобраться в сумбуре, царившем в голове статс-лейнанта, у Таксона Тея не было сил.
– Вот, он и глаза открыл!
– восторженно воскликнул Коминь.
Таксон Тей ощутил, как мысли о дочери в голове статс-лейнанта сместились на второй план.
– Вы меня видите?
– спросил статс-лейнант.
С компьютерным безразличием Таксон Тей просчитал все вопросы статс-лейнанта о группе Петруза, о своей смерти в поезде от рук Чёрного Аристократа, и даже о взрыве корабля. Многое парень раскопал... Он вздохнул и закрыл глаза. Отвечать не хотелось. Слишком многое ему предстояло осмыслить. И заново прожить кровавую жизнь психоматрицы без сознания Тея.
– Оставьте меня в покое, - прошептал он.
Последующие четыре дня он провёл в полузабытьи, изредка приходя в себя, но почти сразу отключаясь. Но сны Парадаса больше не приходили. Сознание Тея сливалось с психоматрицей, и этот болезненный процесс, как и восстановление изувеченного организма, забирал все силы. Лечебницкой баланды явно не хватало для регенерации тела, поэтому он катастрофически похудел,
Нет, не физическим уродством, а моральным. Начхать большинству в группе было на светлые идеи Петруза. Никифра в акциях больше всего интересовала экспроприированная сумма, на которую можно было безбедно существовать; Технаря, как сейчас он понимал, - не само оружие, а его действие, возможность с его помощью взорвать что-либо, разрушить, разнести в клочья; Костан упивался своей властью над чужими судьбами, и, единственное, что огорчало его, так то, что власть была тайной; а Андрик был просто патологическим убийцей. Пожалуй, один Жолис следовал за Петрузом по идейным соображениям. Но он тоже был озлобившимся функционером, не видящим других методов кроме террора.
Приходя в себя, Таксон Тей видел у своей постели сменявшиеся как в калейдоскопе лица санитаров, врачей, центуров. На вопросы он не отвечал, но сам от них постепенно "узнал", что Никифр и Жолис погибли через полчаса после осады котельной, подорвав себя в гараже Жолиса вместе с нарядом центуров. Сашан был убит на следующий день в перестрелке на площади Свободы, когда его случайно опознал кто-то из сослуживцев отца. Остальные ушли. Полученные из чужих голов сведения доставили Таксону Тею смешанное чувство горечи и облегчения. Горечи, что трое его бывших соратников погибли, облегчения, что остальные всё-таки живы. И жив Петруз, а уж он-то не заляжет в берлогу, не утихомирится, а будет продолжать борьбу, пусть и неприемлемыми теперь для Таксона Тея методами. И это последнее вызвало у Таксона Тея чувство боли за этот застуженный холодом разобщённости мир, мир озлоблённых одиночек, живущих сегодняшним днём, только своими идеями; декларирующих, что они борются за новый мир, а на самом деле просто ненавидящих этот, потому и берущих в руки оружие. Как же достичь нового мира они не знают. Как будто стоит только уничтожить всю мразь, и новый мир появится сам собой. Но самое страшное, болью свербевшее душу Таксона Тея, было то, что и он сам не знал, как построить такой мир без насилия.
На пятый день его вынесли на носилках из лечебницы, перевезли в крытой, чадящей древесной гарью машине на вокзал, и погрузили в тюремный вагон, стоявший в тупике. И только здесь Таксон Тей окончательно пришёл в себя. Восстановление тела закончилось, он ощущал себя разбитым, слабым, но вполне здоровым.
Вагон вздрогнул и тихо покатил по рельсам. Таксон Тей "увидел", как маневровый паровоз вытащил его из тупика и прицепил к составу столичного поезда. Поднатужившись, Таксон Тей с трудом сел на нарах. Голова закружилась, стало поташнивать. Конвойный, молодой прыщавый парень, сидевший на табурете возле тамбура, с любопытством наблюдал за ним сквозь решётчатые клетки пустых камер. Вероятно, он впервые сопровождал тюремный вагон с одним единственным заключённым.
– Дайте попить, - попросил Таксон Тей. Голоса своего он не узнал. Еле слышный шёпот, а не голос.
– Не положено, - неожиданным басом произнёс конвойный. И ухмыльнулся.
Дверь тамбура распахнулась, и в вагон вошёл статс-лейнант Геннад. Конвойный вскочил. Геннад кивнул ему и направился к камере Таксона Тея.
– Вечер славный, - проговорил он.
– Смотрю, дела у вас идут на поправку.
Таксон Тей прикрыл глаза.
– Дайте воды...
– просипел он.
– Хорошо, - кивнул статс-лейнант.
– Есть ещё какие-нибудь желания?