Везунчик

Бычков Виктор

– Посторонние в доме есть? – комендант обратился к хозяину.

– Кто есть, тот перед вашими глазами, – Григорий Степанович сел на край печки, свесив ноги. – А в чем, собственно, дело?

– К вам недавно заходила дочь сапожника Варя Малкина. Где она?

– Антону не терпелось показать рвение в службе. Его прямо распирало чувство мести после расстрела старого еврея. Так опростоволоситься: еще два часа назад он сам лично видел еврейские семьи, а сейчас должен из-за них извиняться и краснеть перед таким человеком, как господин комендант!

– Господин

майор, избавьте меня, пожалуйста, от общения вот с этим ничтожеством, что стоит посреди моей избы, – Скворцов обратился к Вернеру, полностью игнорируя Антона. – Прошу прощения, что не могу встретить своего врага стоя, как подобает полковнику русской армии.

– Вот как!? – с удивлением и интересом воскликнул комендант. – С кем имею честь разговаривать?

– Полковник русской армии Скворцов Григорий Степанович! – дед на секунду склонил голову в поклоне.

– Бывший полковник, бывший! – Щербич не мог простить такого оскорбления в присутствии коменданта. – А сейчас ты никто, пустое место! Где жидовка, что заходила к вам недавно, я спрашиваю?

– Запомни, мразь, офицеров бывших не бывает! Впрочем, тебе этого не понять, – дед сделал попытку спуститься с печки, но резкая боль в спине остановила его на полдороги. – Радикулит некстати. Хотя какая болезнь может быть желанной?

– А почему вы так смело заявляете, что я ваш враг? Не боитесь? – этот старик определенно нравился коменданту. – Ведь мы пришли освободить вас от коммунистов, которые лишили таких как вы если не жизни, то уж права на нормальное существование отобрали точно.

– Позвольте, я отвечу по порядку, – Скворцов поудобней уселся, стараясь найти такое положение, при котором не так бы донимала боль в спине. – Начну с конца. Это мое Отечество, плохое или хорошее – но оно мое. И мы сами между собой разберемся со временем, кто из нас прав, кто виноват, кто кого лишал, кто кого награждал. Да офицеру и не пристало выбирать – хорошая его Родина, или плохая. Он ее обязан любить такой, какая она есть – царская, большевистская, или еще какая. И защищать обязан, не рассуждая! Ее, как и мать, не выбирают. Вы, господин майор, это знаете не хуже меня. Она дана нам от рождения – одна и на всю жизнь! А вы вторглись на мою Родину, значит вы – мой личный враг, и в этом ваша главная ошибка, и, к счастью моему, не единственная. А я найду, обязательно найду способ стать в общий строй на защиту моего Отечества.

Майор слушал старика, не перебивая, облокотившись на край стола. Семья с волнением наблюдала за происходящим, забившись в угол. Только Антон не находил себе места, желая как можно скорее заткнуть рот этому не в меру болтливому человеку. И не понимал майора – как можно такое слушать и терпеть? Пуля – и этот недобитый полковник заглохнет навечно!

– И, последнее, – продолжил Скворцов. – Вы спрашиваете, боюсь ли я? Более глупого вопроса я от вас не ожидал, – дед даже усмехнулся, глядя в глаза коменданту. – Настоящему русскому офицеру не положено бояться, ясно вам или нет? Если испугался врага, значит, ты не офицер, а вот такая слизь, как ваш староста.

Последние

слова старика не понравились майору. Он побледнел, желваки заходили на лице, глаза начали наливаться кровью. Однако он еще сдерживал себя усилием воли.

Антон уже больше не мог терпеть, и выхватил пистолет, но Вернер остановил его взмахом руки.

– А в чем еще наша ошибка? – стараясь говорить спокойным тоном, майор обратился к деду.

– Отвечу! Вы призвали себе в помощь такие отбросы общества как ваш староста. Делать ставку на изменников и предателей – участь слабого. Вы обречены на поражение. Попомните мои слова – эти особи предали Родину, а при случае и вам с удовольствием выстрелят в спину.

– Ну что ж, по крайней мере, честно и смело, – комендант потерял интерес к беседе. – Мы не за этим пришли. Где еврейская девочка?

– Попрощалась, и убежала. Куда – не говорила, – с печки ответил хозяин. – А если бы и знал, не сказал.

– Господин майор, – заговорил Антон. – У них нет дома двоих взрослых сыновей и дочери– врача. Это подозрительно.

– А на это что скажете, господин полковник? Или тоже не знаете, где они?

– Ну почему же – знаю. Они там, где должны быть истинные патриоты своей Родины – воюют против вас, своих врагов. Мои дети не могут стоять в одном строю с таким ничтожеством, как ваш староста и ему подобные.

– Вы подписали себе приговор, господин полковник! – от лояльного прежнего человека не осталось и следа. Посредине избы стоял волевой, твердый, исполнительный офицер Германской армии. – Расстрелять! – приказал он Антону.

– Позвольте умереть от пули врага, а не этой мрази! – старик не потерял самообладание, а, приосанившись, взирал с высоты на своих убийц. – Потрудитесь отдать команду своим солдатам.

– Много чести марать об тебя руки.

Повторной команды Антон ждать не стал, и с удовольствием выпустил в ненавистного деда несколько пуль.

– Это тебе за мразь, это за негодяя, это за отбросы! – каждый свой выстрел он сопровождал выкриком, пока его не остановил комендант.

– Довольно! Одним врагом у великой Германии стало меньше. Труп убрать во двор, и не хоронить трое суток! Это приказ! – он повернулся к супруге старика, которая вместе с семьей застыли в немом ужасе от происходящего, еще не до конца осознав случившееся на их глазах. – Ослушаетесь, будет расстреляна вся семья!

Майор убедился, что труп вынесли во двор, и только после этого последовал к следующему дому.

Лицо Антона горело, гнев и злость, накопившиеся внутри, искали выхода.

– А почему пожалели семью Скворцовых? Надо было и остальных в расход! – они уже подходили к дому Лосевых, а он все ни как не мог остановиться, и жаждал крови.

– А ты страшный человек, Щербич, – комендант посмотрел на часы.

– Что-то мы задерживаемся. Говорят, здесь с тобой по-соседски проживает твой друг детства?

– Да какой он друг, так, в детские игры вместе играли, вот и все. А так что бы дружить – нет, не дружили. По крайней мере – я его за друга не считал и не считаю.