Вика в электрическом мире
Шрифт:
Называется «вешать на уши лапшу», и я прекрасно это понимаю. Но все равно млею.
Кстати, он пригласил меня вместе отметить 8-е марта. Вдвоем. Сказала об этом Инке, она говорит: «Давай, давай, сходи. Там-то он тебя и трахнет…» «Трахнет, трахнет…» – как попугай заладила. Хотя, если честно, мне и самой показалось, что когда он меня приглашал, вид у него какой-то виноватый был. Он как будто на что-то решился, но и сам чувствует, что это нехорошо. А я все равно согласилась. В конце концов, я же знаю, что ничего он мне не сделает. Он добрый. Конечно, когда мужчина хочет женщину, он становится диким, я знаю. Но не станет же он меня насиловать, выворачивать руки и т. п. А значит, малейшее мое сопротивление его обломает. Да до этого и не дойдет. Он сам не захочет
Вообще-то, я не так уж и дорожу своей девственностью: тоже мне, сокровище. Но страшно. А главное, мне ничего этого совсем не хочется. Тогда – чего ради? А если уж это случится (все равно же случится), я бы хотела, чтобы была большая любовь. А у нас? У нас – симпатия. Быть его любовницей я не собираюсь. А о браке не идет и речи: он женат, у него дочка; больная, к тому же (ноги не ходят). Название болезни я не помню, помню только, что, во-первых, она наследственная, у кого-то из родни Виктора было то ж е самое, а, во-вторых, врачи обещали, что при хорошем уходе и лечении годам к четырнадцати-пятнадцати все пройдет. Так может ли он ее оставить? А значит, какой может быть брак? Да мне еще и самой рано.
Короче, даже не знаю, правильно ли я сделала, что пообещала прийти (он дал мне какой-то адрес). Но, по-моему, все будет хорошо.
Если бы мама нашла эти мои записи, она бы, наверное, сошла с ума.
Из дневника Летова.
… Да, что-то не слишком беллетристический (как было обещано) вышел рассказ. Ладно. Дальше дело было так.
Поверив в свое неземное происхождение и исключительность, Годи стал пытаться вновь совершить нечто столь же немыслимое, но ничего у него не выходило. Тогда-то и решил он изучить и освоить практически все, что известно людям в экстрасенсорике, магии, переселение душ, другими словами, в области сверхъестественного.
Вряд ли существовал когда-либо на свете более истовый самоучка, нежели он. Ведь, буквально изнуряя себя, Годи, в отличии от обычного школяра, знал точно, что он УЖЕ обладает некими сверхъестественными способностями.
Он штудировал йогу, он изучал наследие Рерихов, он добыл неопубликованные записки Вольфа Мессинга, он читал трактаты кришнаитов, он встречался со всеми доморощенными и приезжими шарлатанами, он пытался переводить древние кабалистические знаки, изображения которых удалось переснять с микрокопий в научной библиотеке… И он безбожно экспериментировал на себе. Однажды, отчаявшись, он решил повторить причину (как он ее для себя вычислил) того самого своего перевоплощения – медленное умирание и уверенность в неминуемости смерти. Забравшись в горячую ванну, он лезвием вскрыл себе вены. Однако, потеряв сознание, он провалился в глухую черноту, не обещавшую мистических откровений. Чудо же явилось в иной и неожиданной ипостаси: в обличье соседей снизу. Он не выключил в ванне воду, та побежала через край и затопила нижний этаж. Соседи, устав звонить и стучать, решили, что хозяина нет и дверь выломали. Его спасли.
В другой раз, начитавшись англоязычной демонической литературы, он в течении пяти дней питался исключительно собственной кровью, сливая ее в стакан из вновь перерезанной вены и произнося предписанные грязные заклинания. Но он так и не научился от этого, как обещала подлая книга, моментально и безошибочно определять дату время и причину будущей смерти своего собеседника.
Что-то не давалось ему. Что-то не давалось. Давались только откровенные фокусы, не имеющие ничего общего с паранормальными способностями или мистикой. И в них он напрактиковался так, что, не имея никаких иных стремлений, но имея необходимость чем-то зарабатывать на жизнь, стал артистом труппы захудалого провинциального цирка. Почти десять лет пилил он ящики с гетерами и, совершая глупые пасы, превращал в куриц носовые платки… Но параллельно, параллельно он продолжал с упорством обреченного изучать СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОСТЬ.
Возможно, это помогло ему. А может быть, кто знает, наоборот, помешало тому что свершилось, свершиться еще раньше.
Годи стал контактером. Но днем связь его была односторонней: некто смотрит вместе с ним его глазами, но они не общаются. Это происходит ночью. И тогда он узнает все новое и новое о мире (точнее – о мирах) и о себе. Иногда мне кажется, что покровительство высших сил несколько тяготит его, он ведь безумно горд. Но ни разу он не высказал этого впрямую.
Присев у камина с чашечкой кофе, Годи порой рассказывает мне о своих путешествиях во Вселенной. Признаться, поначалу мне казалось, что все это он попросту сочиняет. Наверное оттого, что начал он с рассказов наиболее парадоксальных, подавая их в слегка ироничной манере и не сразу объяснив, откуда он излагаемое почерпнул.
Так поведал он мне о некоей расе разумных человекоподобных существ, эволюция которых пошла по своеобразному пути. Как известно, старение и смерть от старости – необходимый атрибут земной жизни, ибо смена поколений дает возможность существовать все новым и новым индивидам. В том мире, о котором рассказал мне Годи, смерть также является необходимым атрибутом, но механизм его воплощения несколько иной. Просто все в этом мире, от низших земноводных до высших гуманоидов, в определенный срок кончают жизни самоубийством. Смерть родного и тут – большое горе для близких, но никто и помыслить не может о том, что можно было бы не убивать себя: самоубийство в определенный срок такой же древний и мощный инстинкт, как инстинкт самосохранения и продолжения рода.
Что показалось мне наиболее занятным, так это рассказ Годи о том, как тут относятся к тем, кто не желает-таки (это случается крайне редко) убивать себя. Их считают серьезно больными. И лечат. Умертвить насильственным путем их никто не пытается: негуманно убивать больного. Такие больные проживают три, четыре, а то и пять обычных сроков жизни, не старея и пребывая в отличной физической форме. Но нет на свете существ несчастнее их: они чувствуют себя изгоями, позорящими свой род. В конце концов, терзаемые этим чувством, они выполняют-таки свой естественный долг.
Другой его рассказ был о трехполых существах с третьей планеты звезды WDL-362. Будучи крайне эмоциональными, они создали бездну произведений литературы и иных видов искусств о несчастных влюбленных, не сумевших найти третьего партнера одинаково пламенно желаемого первым и вторым. Или желаемого ими обоими, но влюбленного лишь в одного из двух. Вариантов тут масса, и то, что у нас называется «классическим треугольником», на WDL-362 заменяет несколько разнообразных многоугольников.
Рассказал мне Годи и о некоей планете-мозге, точнее, планете-мозжечке – единственной планете желтого карлика Сигма. Так случилось, что жизнь, развившись тут, пошла экстенсивным путем, и вершиной эволюции стало нечто подобное лемовскому Солярису. Однако параллельно с развитием мыслительной способности у этой планеты-мозга развивалась и способность управления гравитационной силой. И вот, в какой-то момент планете стала грозить гибель от случившегося на ее светиле протуберанца. Мощнейшим напряжением интеллектуальных способностей и способностей управления гравитацией, планета-мозг сумела изменить свою траекторию и избегнуть гибели. Но Сигма, остывая, становилась все более и более непредсказуемой, вспышки и пучки жесткой радиации, опасной для всего живого, случались все чаще, и планете все чаще приходилось заниматься «увертыванием» от этих губительных явлений. И вот уже более миллиона лет мозг, который мог бы стать величайшим разумом Вселенной, специализируется лишь в управлении собственным движением, то есть превратился в гигантский и довольно глупый мозжечок.