Викинг
Шрифт:
– Каким же, Кари? – Гудрид шагала вдоль берега по движению лодочки.
Кари рассказал – очень коротко – про то, как бились вчера на Форелевом ручье Фроди, Ульв и их братья.
– Кого-то из них наверняка нет в живых, – заключил Кари.
– А что ты там делал?
– Ничего.
– Разве так бывает, чтоб мужчина ничего не делал?
Кари задумался: сказать ли правду? А не сказать – нельзя. Нечестно. Следовало бы вовремя прикусить язык. Но теперь – делать нечего. И тем не менее он твердо решил не выдавать хотя бы Тейта. Кари сказал так:
– Я брел лесом. И вдруг увидел, как на Форелевом ручье бьются люди. Смертным боем.
– Ты попался им на глаза?
– Наверное, нет.
– Это хорошо, Кари. Незачем лезть в чужие дела, особенно когда тебя об этом не просят.
Всего пятнадцать зим этой Гудрид, а говорит, словно зрелая, опытная. Должно быть, повторяет чьи-то чужие, но умные слова.
– Да, Гудрид, незачем лезть в чужие дела. Я же не люблю, когда суют нос в мои.
– Похвально, Кари. Тебе двадцать? Или больше?
– Двадцать.
– Да? – недоверчиво произнесла Гудрид: Кари выглядит старше.
– Твоя мать знает это не хуже моей, – сказал Кари. – Ведь мы с вами живем рядышком.
Гудрид ничего не сказала, нагнулась, сорвала цветок и присоединила его к своему букету,
Речь его иссякла. Что бы еще сказать? Попросить, чтобы она никому ни слова про битву на переправе?..
– Гудрид, сделай одолжение…
Она остановилась, весело посмотрела на него, и душа у Кари ушла в пятки.
– Говори, Кари.
– Я тебе рассказал большую тайну. Она не только моя. Но еще одного человека. И этот человек просил никому не говорить о том, что мы видели.
– Даже мне?
– Об этом не было разговору. Просто – никому.
Девушка тряхнула косами – они были толщиной с корабельный канат из пеньки.
– Я ничего не видел, Гудрид, – продолжал Кари. – Так наставил меня тот человек.
– Тейт, что ли?
Право же, колдунья эта Гудрид! Она, кажется, все знает, все понимает… Бессмысленно было скрывать, и он сказал:
– Да, Тейт.
Гудрид отыскала в высокой траве еще несколько цветов.
– Хорошо, Кари. Это не узнает никто, если только мы с тобой одни.
Кари вздрогнул. Как так – одни? Кто же здесь третий?.. Может, за кустами скрывается кто-то?..
– Нет, – сказала Гудрид, – мы одни. Но ведь существуют еще и боги. – И она указала на воду, на деревья, на небо…
У Кари полегчало на сердце.
– Это не в счет, – сказал он. – Один знает все и без моего признания.
– Это правда, – сказала Гудрид. – Прощай, Кари, мне надо домой.
Он приналег на весла.
XXI
Кари обогнул острый мысок, поросший высоким кустарником.
Он думал о Гудрид. Она казалась ему разумной не по летам. И она, конечно, умнее его. Но ходила ли она на лосося? Ловила ли она треску? Сносило ее волной в разверстую морскую пучину? Мерзла она часами под ужасающим северным ветром? Ей приходилось делить один отсыревший и просоленный волной хлеб на десятерых рыбаков? Нет, не приходилось…
А он? Он может сказать: да, я знал эти беды. Я знал еще и другие. Вместе с отцом тянул соху, когда ее лемех застревал в камнях… И все-таки Гудрид кажется опытнее в житейских делах. Может, всего этого попросту набралась она у длинного очага?
Была в ней и еще одна неразгаданная тайна. Самая главная… Отчего именно о ней думалось так много? Ведь были и другие соседские девушки. Нет, именно Гудрид втемяшилась в голову. Только она! Чем же это объяснить?
Верно, глаза у нее не такие, как у других. Большие, красивые, как у оленихи. И шагает она не так, как все, на высоких деревянных башмаках: ее талия делается особенно гибкой, кажется, что она идет по узкому бревну, переброшенному через лесной ручей. И шея у нее особенная, такая белая, высокая, тонкая… Словом, она очень-очень отличается от своих сестер и подруг. Но сказать определенно, чем именно и что в ней необыкновенного, Кари не мог. А если бы смог, может быть, тогда меньше думал бы о ней…
А голос ее? Такой низкий, чуть с хрипотцой, словно немного простуженный. Ведь голос этот просто сводит с ума. Он слышится по ночам, когда тихо вокруг, и когда очень шумно – тоже слышится. Нет преграды для этого голоса!
И вот тут Кари замечает большую лодку, которая отчалила от крутого берега. Она шла прямо на него. Ему пришлось резко остановить свою лодчонку. И он очутился у правого борта новой, хорошо просмоленной лодки.
Кари узнал братьев Фроди. И еще какие-то молодые люди сидели в ней.
– Эй, Кари! – крикнул ему самый младший из братьев по прозвищу Медвежонок. – Что-то долго ты любезничал с этой Гудрид!
– Я? – невпопад спросил Кари, точно приходя в себя после сна.
На лодке дружно загоготали.
– Слушай, – продолжал Медвежонок, – как полагаешь, ты лишь один на этом свете?
Пара сильных рук прижала борт лодочки Кари к борту большой лодки. Этому Медвежонку шла семнадцатая зима. Был он задирист, как все братья Фроди. Лицо у него было довольно грубое, выдававшее его внутренний склад, его разбойничий нрав. Был он коренаст, невысок ростом и широк в плечах, прочно сбит. Поэтому и прилипло к нему прозвище Медвежонок.
– Послушай, Кари, ты ведь знаешь меня не одну зиму. И братьев моих знаешь.
Кари вдруг взорвало, и он крикнул:
– Знаю! Что же с того?!
Медвежонок удивился. Удивившись, посмотрел на своих в лодке, те тоже удивились.
– Мы не глухие, – сказал Медвежонок.
– Знаю! – снова во весь голос прокричал Кари.
– Что это с тобою? – Медвежонок удивился еще больше.
– Ничего! – еще громче закричал Кари. Это был крик человека, которого вывели из себя.
Медвежонок раздумывал, в каком духе продолжать ему этот разговор с Кари, который, как видно, желал немедленной ссоры.