Викинг
Шрифт:
Кари сказал, пряча глаза:
– Я намерен свататься.
– Теперь все. Все ясно, – сказал отец и встал.
Он вошел в дом, оставив сына сидящим на бревне.
С гор дул ветерок, наполненный ароматами леса.
Часть четвертая
I
Ранним утром к дому Гуннара, сына Торкеля, подъехал на коне молодой человек, едва достигший двадцати зим. Не спускаясь наземь, он позвал хозяина. Вид у него был не очень-то мирный. Копье, меч,
Гуннар вышел к воротам, за ним последовал Кари. Хозяйка наблюдала за ними из-за полуоткрытых дверей.
– Ты и есть Гуннар, сын Торкеля? – спросил непрошеный гость.
– До нынешнего дня был им, – ответил Гуннар.
– Я хочу сообщить нечто, что возложено на меня моим великим конунгом…
На это Гуннар сказал:
– Наша земля не настолько бедна, чтобы иметь только одного великого конунга. Если я не ошибаюсь, их немало…
Молодой всадник не смог оценить подспудной насмешки, которая скрывалась не столько в самих словах, сколько в тоне, которым они были произнесены.
Всадник заученно произнес:
– Конунг Вальгард, сын Андотта, изволил прибыть в эти подвластные ему края…
Гуннар перебил его:
– Я знавал Андотта, сына Лодмунда. Я не раз носил ему различные подношения. Но что-то давненько не слыхать о нем.
Тут поближе к ним подошел Кари. Он сказал:
– Говорят, что конунг Андотт был рассечен надвое…
– Неправда! – воскликнул всадпик, и его бесцветные глаза кольнули Кари. – Конунг Андотт погиб в славной битве, в которой лично изрубил в кусочки не менее шести негодяев, а остальных обратил в бегство.
– В бегство? – изумился Гуннар.
– А кто же выпустил дух из Андотта? – небрежно спросил Кари.
Всадник задумался.
– Вспомнил! – сказал он. – На ту пору за толстенным дубом скрывался сообщник врагов конунга, некий коварный берсерк. Он и пронзил конунга. Копье вошло меж лопаток, надвое расщепило позвонки и на локоть вышло с другой стороны. Правда, он смутился, когда оказалось, что наконечник копья обагрен кровью. Конунг не мог предположить, что это была его собственная кровь, – таковы были сила и самообладание конунга нашего и вашего, Андотта.
Гуннар выслушал этот рассказ с приличествующим вниманием. Он не пригласил всадника к себе в дом, не предложил ему ни браги, ни пива. В эти мгновения его больше всего заботило одно: что ему нести, конунгу новоявленному и, наверное, столь же прожорливому вместе со своей челядью, как и его уже покойный отец…
– Уважаемый, – сказал Гуннар, – я бы хотел задать один вопрос. Неужели не нашлось никого поблизости, кто бы оборонил конунга Андотта?
Всадник сказал:
– Битва ярилась великая, и каждый был занят своим делом. А телохранители конунга пали в битве.
– Да, видно, не шуточная была битва…
– Еще бы! – сказал всадник. – Полегло немало, а сам нынешний конунг Вальгард лежал без сознания, уложив дюжину врагов.
– Я вижу – люди вы сильные, – сказал Гуннар.
– Ты прав.
– Однако из твоих слов явствует, что и сильные погибают в сече.
– Это тоже верно! – согласился белобрысый.
– Так что же надлежит нам делать? – спросил Гуннар.
– Весь месяц конунг будет жить в этих краях. Он полагает, что едва ли найдется такой, кто не явится к нему, чтобы он мог полюбоваться на людей, преданных ему и подносящих ему знаки своего внимания. Живет конунг за Форелевым ручьем, на большом хуторе, вам хорошо известном. Покойный конунг любил тот хутор за великие удобства и просторы покоев и за гостеприимство его хозяев… – Потом всадник нагло спросил: – Я что-нибудь сказал неясно?
– Нет, все ясно, – подтвердил Гуннар.
– А кто живет здесь поблизости? – спросил всадник.
– Почтенные люди…
– А что, если вот этот молодой человек, – всадник указал кнутовищем на Кари, – передаст им мои слова, которые я сказал уже тебе. А мне предстоит еще долгое путешествие по лесам и полям.
– Отчего же нет? – сказал Кари.
Всадник предупредил:
– Конунг встает рано, и кладовые его тоже открываются рано…
Гуннар сказал:
– Вот это твое сообщение особенно ценно, ибо нет ничего лучше утренних подношений.
Белобрысый почесал себе нос концом кнутовища и сдвинул шлем чуть набок. Он сказал:
– Я вижу, что имею дело с людьми понятливыми. Если и соседи ваши такие, как вы, то наш конунг надолго запомнит всех вас.
– Вот это очень важно! – сказал Гуннар.
А Кари спросил:
– А что ты больше всего любишь сам?
– Я? – Белобрысый рассмеялся, и водянистые его глаза вдруг ожили. – Как вам сказать?.. Кто откажется от хорошего бычка? Да и молодая конина с брагой имеет свои достоинства.
– А твой конунг? Каков его вкус?
– Конунг учит, что и как следует потреблять, – проговорил белобрысый. – Мы же только глядим на него во все глаза и делаем себе на носу зарубки.
– Ладно, – проговорил Гуннар. – Я свой долг выполню, а мой сын Кари сообщит радостную новость соседнему хутору.
Белобрысый тронул было коня. Да вдруг передумал. И спросил:
– Тут, говорят, живет в лесу некий умелец…
– Умелец? – Кари подошел ближе. – Какой умелец?
– Разве всех упомнишь?.. Он выдает себя за скальда… Но мечи, говорят, выковывает не хуже лучших мастеров кузнечного дела.
Кари сказал:
– Найти его нелегко. Он живет в лесных чащобах и на болотах…
– А дом? Разве он бездомный?
– Я бы сказал – да. А зачем он нужен?
Всадник сказал:
– Сын владельца хутора, где остановился конунг, очень хвалил мастерство этого отшельника. Конунг очень хотел бы видеть его.
– Если он только не в дремучем лесу…
Всадник оглянулся вокруг, что-то прикинул в уме. И бросил между прочим:
– Фроди его из-под земли добудет. Что ему чащоба?
– Фроди наверняка сыщет, – подтвердил Кари.