Викинги. Потомки Одина и Тора
Шрифт:
И все же северным рабам жилось лучше, чем их друзьям по несчастью в Средиземноморье или на Востоке. Непокорным или тем, кто попадал к злому хозяину, приходилось плохо; но факты говорят о том, что большинство хозяев вели себя приемлемо, а большинство рабов были готовы смириться со своей судьбой. Дурное обращение с рабами или со скотиной пятнало репутацию человека; и как любой из домочадцев раб мог рассчитывать на определенные проявления доброты. В конце эпохи викингов по мере распространения в Скандинавии христианства практика торговли и владения людьми стала вызывать все больше вопросов. Те, кто задавал их, обычно имели в виду исключительно своих соплеменников или собратьев по вере, но их беспокойные голоса влияли и на ситуацию в целом.
Иногда срабатывали экономические факторы. В реальности у раба обычно находились возможности и время, чтобы трудиться и на себя. У него было имущество, выделенное ему хозяином, и при благоприятных обстоятельствах он мог рассчитывать выкупить себя или заслужить свободу. Ему позволялось жениться, правда, дети его становились рабами.
В рассматриваемый нами период вольноотпущенник (leysingi, libertus) не был свободным в полном смысле слова. В течение нескольких поколений он сам и его потомки находились в зависимости от прежних хозяев, которые теперь выступали как их покровители и против которых они не могли затевать тяжбу. Подобный обычай имел смысл. Вольноотпущенник обладал всеми правами свободного человека, но эти
Быть свободным считалось очень важным. Свободные крестьяне, земледельцы-собственники, мелкие держатели, бонды — называй как хочешь — составляли основу общества. Класс свободных людей по составу был очень разнороден — в него входили и бедные землепашцы, и люди, обладавшие огромным богатством и властью (особенно у себя в округе), но все они владели землей, имели законные права, и за них выплачивалась вира. Что касается земли, то здесь возможны были разные варианты. В идеале человек имел свое хозяйство, дом с постройками; но молодым людям часто приходилось жить с родителями или селиться на земле богатого покровителя. Однако на их статус это никак не влияло. Свободные земледельцы сеяли хлеб и пасли скот, свидетельствовали на тингах, выносили приговоры и говорили свое «да» или «нет», когда речь шла об общих делах (в том числе таких важных, как избрание конунга или смена религии). Они присутствовали на религиозных и светских церемониях, работали с деревом и металлом, делали и носили оружие, ходили в ополчение и собирали корабельные команды, — эти люди знали себе цену и умели убедить других в своем превосходстве. В Европе на них смотрели как на нечто совершенно особенное. Король Альфред, например, в договоре с норвежским конунгом Гутрумом (886 г.) установил за любого датского вольноотпущенника и английского крестьянина, сидящего на чужой земле, одинаковую виру в 200 шиллингов. Вира за датского свободного равнялась вире за английского кэрла, владеющего своей землей, и составляла восемь полумарок чистого золота (59).
Выше свободных людей стояли правители, аристократия, соратники конунга и потомки богов. В эту группу входили богатые семьи, имевшие землю и занимавшие определенное положение. В эпоху викингов отпрыски влиятельных родов становились полновластными (или почти полновластными) правителями той области, где они жили, получая титул конунга или ярла этих земель. Но хотя статус человека полностью зависел от титула и происхождения, к представителям правящей династии далеко не всегда относились как к истинно высшим. В идеале все подданные должны хранить верность конунгу, который занимает самую высокую ступень иерархии. Но реально за всю эпоху викингов едва ли найдется хотя бы несколько верховных властителей, поднявшихся на эту ступень. О Швеции мы знаем мало, но по крайней мере до начала X в. источники упоминают о множестве ютландских правителей, в Норвегии же ситуация еще хуже. Действительно, Харальд Прекрасноволосый выгнал огромное количество «конунгов» из их мелких королевств, но к старости наплодил почти столько же из своих собственных сыновей. Еще и в правление Олава Толстого, которого потом переименовали в Олава Святого, в не слишком обширной стране нашлось достаточно таких «конунгов»; впрочем, трудно ожидать, что властитель Хейдмёрка или Раумарике, благородный и ведущий свой род от Фрейра, с готовностью поддержит собрата-инглинга, который хочет лишить его власти и разрушить святилища в его земле. Он не станет этого делать — из гордости, из почтения к богам и исходя из собственных интересов. Власть норвежских конунгов всегда оставалась ограниченной, и не только потому, что у них постоянно находились соперники. Она зависела во многом от верности могучих бондов — глав областных "земледельческих республик" — и ярлов, в том числе могущественнейших ярлов Трёндалёга, которые временами, как это было при ярле Хаконе или ярле Эйрике, имели под своей рукой чуть ли не все фюльки, свободные от власти данов или шведов. Также она зависела от поддержки свободных людей. Претендент, чтобы его провозгласили конунгом, должен был явиться на тинг и получить одобрение будущих подданных. И в дальнейшем ему следовало, принимая решения, считаться с их мнением. Мы уже упоминали, что Хакон Добрый согласился с бондами, предпочитавшими старую религию. Другая история, не менее захватывающая, касается Швеции. Рассказ Снорри Стурлусона о том, как в 1020 г. шведские бонды и Торгнюр Законоговоритель на тинге в Уппсале вынудили конунга Олава сына Эйрика изменить принятое решение, безусловно грешит анахронизмом, но факт остается фактом: областные тинги существенно ограничивали власть верховного правителя. В Швеции конунгу требовалось признание всех тингов, и ради этого он совершал специальную поездку по стране — так называемую Eiriksgata. "Шведы, — гласит древний закон западных гутов (гаутов), — имеют право избирать и смещать конунга… Его должен признать тинг всех гутов. Конунг, придя на тинг, должен поклясться в верности гутам и в том, что будет соблюдать справедливые законы нашей земли". В XI в. северные королевства обрели большую целостность, что выразилось, в частности, в ослаблении власти аристократии по сравнению с конунгом. В Норвегии это происходило особенно явственно: старая буйная и своекорыстная викингская знать утратила свои позиции, и ей на смену пришли богатые землевладельцы из числа могучих бондов. Одновременно и весь класс бондов обретал дополнительное влияние, и эти процессы привели к очевидному изменению характера скандинавских королевств после 1035 г., знаменовавшему конец эпохи викингов.
Чем еще держался авторитет северных конунгов помимо божественного происхождения, участия в религиозных церемониях и личных качеств, внушавших окружающим уважение и обеспечивавших их покорность? В первую очередь и в основном владычеством на море, открывавшим путь к новым богатствам и землям, и умением использовать свое преимущество с наибольшей выгодой. Главенство на морских путях приносило доход в виде поборов и дани, а этот доход, в свою очередь, позволял конунгу покупать лояльность и поддержку подданных. Без этой возможности он оказывался совершенно беспомощным, что блестяще подтверждают трагические истории норвежских конунгов, начиная с Эйрика Кровавая Секира и до Олава Святого. Господство шведов в Хедебю в 900–935 гг., превратности первых лет правления Свейна Вилобородого, поражение Олава сына Трюггви, успех Магнуса Доброго в Дании служат наглядным доказательством того, какую силу давало конунгу превосходство на море.
Власть верховного правителя держалась также его богатством, ибо он, очевидно, был одним из самых крупных землевладельцев в королевстве, и большая часть военной добычи оседала в его сундуке. При отсутствии столицы, или городской резиденции, конунг со своими людьми ездил по собственным усадьбам. Иногда он пользовался гостеприимством великих и малых своих подданных, но в основном кормился с принадлежавших ему земель. Его сопровождал hir? дружина. Вступая в дружину, воин преклонял колено и, положив правую руку на рукоять меча, клялся конунгу в верности и готовности принять за него смерть. На войне дружинники составляли ядро войска, а в мирные дни исполняли повеления конунга, и без них он был, по существу, никто. В дружину собирались люди со всей страны,
Главным источником доходов конунга являлись земельные владения. Возможно также, он получал некую прибыль от исполнения религиозных обрядов: нечто подобное говорится о шведском конунге, присутствовавшем в Уппсале. Но в любом случае ни то ни другое не покрывало всех трат. Конунг получал свою долю из собственности, конфискованной у преступников и изгоев или отвоеванной у противников и соседей. Он имел право в определенных случаях созывать подданных на общественные работы или в ополчение, а во время войн возглавлял войско.
Помимо всего прочего конунг извлекал немалую прибыль, покровительствуя торговцам и обеспечивая безопасную доставку грузов в условиях, когда торговля могла вестись только под защитой сильной власти. О налогах в современном смысле слова викинги, разумеется, понятия не имели, но властителю было выгодно, если его подданные процветали и богатели на своей земле, в результате развития торговли или привозя добычу из военных походов. Конунг и его сыновья сами могли принимать во всем этом участие. Свейн Вилобородый и Олав сын Трюггви не раз привозили огромный данегельды из Англии, Олав сын Эйрика получил прозвище Скётконунг, конунг дани, за поборы в чужих землях. "Книга об исландцах" (1120-е гг.) сообщает, что норвежские конунги, со времен Харальда Прекрасноволосого до Олава Святого, брали пошлину со всех, кто хотел уплыть в Исландию. Тот же Харальд Прекрасноволосый весьма заботился о развитии торговли с Финнмарком, и хотя Снорри Стурлусон в "Саге об Эгиле" (1220–1225) дает волю воображению, Харальд явно не случайно положил столько сил, чтобы покорить юго-западные фюльки, взимавшие свою дань с фризов, доставлявших с севера меха, шкуры, моржовый клык и пух. О сыне Харальда Бьёрне нам известно, что у него были торговые корабли, которые плавали в чужие земли и привозили ему оттуда драгоценности и иное добро. За это братья называли его Мореход или Купец ("Сага о Харальде Прекрасноволосом", XXXV). Свидетельство, правда, позднее, но в данном случае нет оснований в нем сомневаться.
О политике верховных властителей в отношении торговли мы уже имели случай поговорить, когда обсуждали строительство Даневирке и отношения Харальда Синезубого с вендами; а в дальнейшем мы коснемся деятельности шведских конунгов, щедро и с большой выгодой для себя покровительствовавших Хельгё и Бирке.
Помимо всего прочего, чеканка монеты и контроль за денежным обращением, хотя и стали прерогативами верховной власти достаточно поздно, существенно ее упрочили. В части II этой книги мы уже попытались проследить, каким образом северные королевства обретали некое подобие целостности. Обсуждение этого будет продолжено в части IV. Пока же следует только добавить, что на исходе эпохи викингов христианские конунги получали могучую поддержку со стороны церкви, в лице ее ученых служителей с немалым дипломатическим и административным опытом.
"Те, кто молится, те, кто воюет и те, кто трудится, — сказал наш король Альфред, — без них (король) не сможет исполнить ни одну из возложенных на него задач. Но с ними он воистину король!" Династии конунгов пользовались в трех скандинавских странах таким почтением, что ярлы Хладира, правившие в Норвегии много лет, не назывались конунгами, а удовольствовались (по своей ли воле или под нажимом) тем, что сохраняли древний титул ярлов.
Класс свободных людей, владевших землей и скотом, — бондов (др. — сканд. bondi, ранее: buandi, от bua — жить, обитать, иметь дом), включавший в себя весьма широкий спектр людей — от бедных держателей, сидевших на чужой земле, до крупных землевладельцев — был, как мы уже сказали, основой основ скандинавского общества. Как и повсюду в Европе, подавляющее большинство населения Скандинавии жило заботами об урожае, погоде, скоте или дичи. Там, где имелись обширные пахотные земли и пастбища, как в Дании или южной и центральной Швеции, многочисленные дворы часто объединялись в небольшие поселения. В остальных местах людей было мало, и отдельные хутора могли отстоять друг от друга на огромные расстояния, как практически везде в Норвегии и Исландии, на севере Швеции и на балтийских островах. Бонд порой занимался и иными делами: плавал по морям, торговал, ходил в викингские походы; в северных областях — охотился или ловил рыбу, но перво-наперво и в основном он оставался землепашцем, даже если из-за постоянных отлучек или из-за того, что владения его были слишком велики, ему приходилось использовать труд других людей — свободных и рабов. Давнее, грубое, но весьма наглядное определение северных поселенцев на атлантических островах как землепашца с рыболовной сетью иди рыбака, пашущего землю, короче, пахаря земли и моря, не столь уж далеко от истины, когда речь идет о жителях обширных побережий Скандинавского полуострова и близлежащих островов. Земля была для этих людей чем-то большим, чем просто собственность, дающая средства к существованию; исландская традиция называет в качестве одного из самых чудовищных деяний Харальда Прекрасноволосого то, что он покушался на наследные права o?alsma?r, владельцев одалей (наследственных земель) (61). Ощущение кровной связи со своей землей вполне естественно для тех, чьи отцы рубили леса, осушали болота, расчищали каменные завалы, осваивали безжизненные пустоши и горные пастбища, вгрызались в промерзшую землю, а когда инеистые великаны выступали в поход, обороняли свой крошечный мир от суровой зимы — настолько жестокой и долгой, что весной ослабевший скот приходилось на руках нести из загонов к дающим жизнь лугам. Нехватка земель и страстное желание получить их вели норвежцев в их странствиях на острова Атлантики и в Америку. В IX в. даны в Англии не только захватывали земли, но и, как утверждают некоторые, покупали их, расплачиваясь награбленным. Несколько дворов, имевших, кроме собственных, еще общие земли и пастбища, представляли собой исходную территориально-административную единицу. Число дворов и размеры общих земель могли варьироваться в достаточно широких пределах, и именовались такие образования в разных случаях по-разному, но люди в них были связаны общими интересами, помогали друг другу, имели определенные права и обязанности, исполняли общие законы и совместно совершали религиозные церемонии. Эти мелкие объединения вместе составляли провинции, совокупность провинций образовывала королевство. В результате бонд, живший на земле и имевший голос на местном и областном тингах, становился главной фигурой на всех уровнях — в собственном доме, поселении, области и королевстве.