Викинги. Потомки Одина и Тора
Шрифт:
Наконец, даже при таком беглом рассмотрении конструкции и качеств викингских кораблей мы не можем обойти вниманием еще одну деталь. Гокстадский корабль мог нести на борту от 32 до 35 человек, и крайне маловероятно, чтобы другие суда, использовавшиеся в викингских походах, превосходили его размерами и грузоподъемностью. Скорее они были меньше. Примерный вес корпуса гокстадского корабля со всеми дополнительными приспособлениями по оценкам составляет около 20 тонн; копия, построенная в 1893 г., имела грузоподъемность 32 тонны. Цифра не слишком впечатляющая, но этого хватало. Подобные суда идеально подходили для внезапных нападений.
Нежданный, молниеносный и кровавый налет на монастырь Линдисфарне в 793 г. грянул как гром с ясного неба и поверг в трепет не только линдисфарнских монахов, но и Алкуина, находившегося в то время при дворе Карла Великого (84). "Триста пятьдесят лет мы и наши отцы жили в этой прекрасной земле, и никогда прежде Британия не ведала такого ужаса, какой познала теперь, после появления язычников. Никто не подозревал, что грабители могут приходить из-за моря".
В течение пяти лет северные пираты принесли разорение и смерть в Линдисфарне и Ярроу в Нортумбрии, Морганг в Южном Уэльсе, на остров Ламбей к северу от Дублина, в Кинтайре, на
Можно указать несколько причин, всколыхнувших эту воинственную стихию. По мнению Алкуинн, руками разбойников, разрушивших Линдисфарне, вершилось божественное возмездие, постигшее народ за его грехи, но подобное объяснение если и правильно (Алкуин ссылается на Иер., 1:14), то не полно (85). Можно сказать, что в викингских походах нашли выход некие глубинные проявления человеческой натуры: у северных народов были свои нужды и свои амбиции, притом у них хватало решимости, сил и технических возможностей, чтобы воплотить свои требования в жизнь. Норманнам требовались земли, чтобы сеять хлеб и разводить скот, сокровища, чтобы жить с удобствами или просто выжить, а кое-кто жаждал величия и славы. И они получали, что хотели, — торгуя, заселяя новые земли, грабя и сражаясь. А если за это расплачивались их соседи, ближайшие и дальние, — что тут такого. Экспансия с севера, так изумлявшая современников, в наши дни никого не удивляет.
Многочисленные исторические свидетельства разных эпох указывают, что Скандинавия периодически страдала от перенаселения и нехватки земель. "Все эти страны ("народы, чьим взорам открыт север") были похожи на огромный улей; в определенные моменты вследствие естественного роста населения и здорового климата людей там становилось слишком много, и тогда очередной рой покидал родные земли и отправлялся на поиски новой родины, убивая или подчиняя себе прежних ее обитателей, чтобы самим занять их место" (86). Применительно к эпохе викингов развернутый анализ этой проблемы дает И.Стейнструп в своей многотомной «Normannerne» (87). Горы, море, темные зимы и холодный климат серьезно мешали развитию земледелия и скотоводства. Но при том на Скандинавском полуострове — в отрезанных от остального мира и открытых всем ветрам северных землях — жил сильный и плодовитый народ, численность которого на протяжении VII–X вв. существенно выросла. Этому способствовали в том числе и местные обычаи, хотя свидетельствам письменных источников о том, что на севере практиковалось многоженство, едва ли следует верить. То, что мужчинам нравилось развлекаться с девушками, сожительницами и любовницами, и те, кто мог себе это позволить, часто покупали себе женщин, еще ни о чем не говорит. Адам Бременский пишет, что шведские конунги, которые в силу своего положения могли содержать двух или трех богатых и высокородных жен, охотно этим пользовались. Но рассказ Ибн-Фадлана о грубых оргиях русов выглядит все же сильным преувеличением: некие зерна истины в нем безусловно есть, но чувствуется еще и удовлетворение человека, привыкшего у себя на родине проделывать нечто подобное с большим изяществом (88). У Харальда Прекрасноволосого было по крайней мере девять сыновей, доживших до зрелого возраста; у Эйрика Кровавая Секира — восемь, и каждого из них требовалось как-то обеспечить. Влиятельные люди заключали брачные союзы, а если хотели, заводили еще сожительниц. Каждый мужчина, кроме разве что последних бедняков, радовался рождению сына. Чем больше сыновей — тем лучше, ибо это считалось подтверждением мужского достоинства; при жизни отца сыновья помогали ему и исполняли его повеления, и в них, даже больше, чем в песнях и мемориальных камнях оставалась память о нем. Но сыновей надо было содержать и в первую очередь — кормить. В какой-то момент сыновей херсиров и бондов оказывалось слишком много и "прочь должны были они уйти, ибо земля не могла вместить их". Младшие отпрыски знатных и богатых родов всегда служили орудием верховной власти, а в Скандинавии их хватало.
Из всего сказанного отнюдь не следует, что скандинавы были очень многочисленным народом. Такого рода утверждения до сих пор можно услышать, и они всякий раз вызывают оживленные споры, но в данном случае речь идет только о том, что людских ресурсов в Скандинавии было достаточно. Достаточно для викингских походов — но не для того, чтобы установить свою власть в завоеванных землях или основать жизнеспособные колонии. Скандинавам не хватало места на родине, но их оказалось слишком мало, чтобы заселить, освоить и удержать за собой все территории, доставшиеся им в чужих краях.
Можно выделить еще одну категорию людей, у которых имелись веские причины покинуть родной дом. В первой трети IX в. Годфред, утверждая свое главенство в Дании, избавлялся от "морских конунгов"; затем его сыновья дрались за власть с сыновьями Харальда; в Норвегии на протяжении ста лет, предшествующих правлению Хальвдана Черного (840 г.), грызлись между собой властители мелких королевств — и всякий раз в подобных смутах проигравшие теряли все. Те, кому удавалось выжить, бежали — к обоюдному удовольствию «своих» и врагов. Мы мало что знаем о первых норвежских поселенцах, появившихся около 780 г. на Шетландских и Оркнейских островах, а чуть позднее на Гебридах, но, судя по всему, это были мирные люди: все, что им требовалось, — это пастбища для скота и возможность жить так, как они привыкли. Викинги, искавшие прибежище для себя и своих кораблей, появились позднее, в середине IX в., когда их потеснили дома. Большая часть вновь открытых земель была заселена после 860 г. У нас имеются сведения (не вполне достоверные) о сыновьях датского конунга, лишившихся своих владений на родине и обосновавшихся во Фризии, и викингах, не пожелавших принять власть Харальда Прекрасноволосого. При желании в этот перечень можно включить также Золотого Харальда и Олава сына Трюггви. Имена тех, кто возглавлял первые походы в Нортумбрию, Шотландию, Ирландию, нам неизвестны, но, весьма вероятно, это были люди того же сорта: изгнанники, которые не захотели подчиниться более сильному властителю и в результате оказались лишними в своей собственной стране.
В какой мере экспансия викингов была ответом на давление извне, оценить довольно сложно. Такой авторитетный исследователь, как И.Брёндстед, полностью отрицает подобную гипотезу. Действительно, ни одного прямого указания на то, что толчком к началу
О торговле и ее оборотной стороне — пиратстве мы уже говорили. Обсуждая викингскую экспансию, следует иметь в виду оба этих занятия, ибо тому и другому норманны предавались весьма усердно. Они охотно торговали — когда обстоятельства располагали к этому, но, видя, что морские пути и прибрежные города плохо охраняются, предпочитали грабить. Весьма показателен эпизод, описанный в Англосаксонской хронике и — более подробно — в Хронике Этельверда как первое появление викингов в Англии. Королевский ставленник в Дорчестере, встретив чужеземцев из Хёрдаланда, очевидно, решил, что это торговцы, и хотел, согласно обычаю, препроводить их в королевскую усадьбу, чтобы уладить все формальности. На его беду, гости если и торговали, то скорее захваченным по пути добром, и по каким-то своим причинам, которых Хроника не объясняет, убили провожатого. Когда норвежцы появились в Англии в следующий раз, они приплыли грабить. Лавина пришла в движение, и остановить ее было невозможно. Добыча — это добыча, на каком языке ее ни называй, и в Западной Европе ее хватало на всех. Ирландия, Англия, Франция стали викингской Мексикой: их обитатели превосходили северных конкистадоров ученостью, богатством и уровнем цивилизации, но оказались бессильны, когда столкнулись с противниками, хотя и уступавшими им в численности, но более энергичными и обладавшими большей свободой передвижений. Вести о монастырях, населенных безобидными монахами, о торговых городах, выстроенных у моря или по берегам рек, о роскошных усадьбах и богатых домах распространились по всей Скандинавии, и их услышали. Жертвам еще была дана отсрочка: норвежцы осваивали горные пастбища на атлантических островах, внимание шведов занимала Русь с ее реками и лесами, а даны выясняли отношения с империей и друг с другом. Но штормовой колокол уже звонил, и в 834–835 гг. прилетела буря.
Следует обсудить и еще одно «обстоятельство», якобы побуждавшее норманнов отправляться в викингские походы. К началу IX в. у северных народов имелось все необходимое для развернутой экспансии в соседние земли. То, что произошло, стало естественным следствием обычной человеческой жадности, своекорыстия, стяжательства — называй как хочешь. Таково наиболее циничное объяснение. Другое объяснение гласит, что в викингских походах нашел свое воплощение северный "героический идеал", и оно столь же возвышенно, как и неверно. Пытаться представить себе эпоху викингов по романтическим произведениям — все равно что судить об итальянском Рисорджименто по оперным ариям или об американском Западе по приключенческим романам. Мы уже говорили, что викинги желали новых земель, богатства и славы, и три этих желания были тесно связаны. Их порождал определенный образ жизни и конкретные политические, географические и экономические условия. Жизненные принципы викингов мало чем отличались от жизненных принципов других людей, и они насколько могли следовали этим принципам. Едва ли стоит говорить о какой-то особенной доблести, тем более героизме викингов; англосаксы, которых им в конце концов удалось подчинить (с весьма неожиданными последствиями для себя), и валлийцы, оставшиеся свободными, были не менее доблестны. Другое дело — уверенность в себе, возникающая у тех, кто привык раз за разом побеждать или, по крайней мере, вести в счете. Возьмите подобную уверенность и воинское мастерство, добавьте к ним решительность, хитрость, презрение к смерти и страданиям (особенно чужим), а также разным глупостям вроде справедливости и чести — и вы получите отличного солдата. Поставьте во главе корабельной команды или конного отряда, составленного из таких людей, того, кто, по их мнению, умен, доблестен, опытен и удачлив, — и вы получите отличное воинское подразделение. Отдайте нужное количество таких подразделений под команду прославленного воина, Хальвдана-Хэстана, Хрольва Пешехода, или Олава сына Трюггви, или конунга типа Свейна Вилобородого и Кнута Могучего, — и вы сможете сокрушать королевства. Нет ничего удивительного в том, что экспансия викингов за море оказалась столь успешной, странно, что они не достигли большего. На это тоже имелись свои причины, которые мы обсудим в свое время. Пока же можно заключить, что начало эпохи викингов соотносится с определенной ситуацией, сложившейся в Скандинавии к концу VIII в. Слава, прибыль, риск, земли, женщины, опасность, разрушение, служение, братство, власть, безответственность — все стало доступным. И к тому же у норманнов теперь были корабли.
Кроме того, обстановка в Европе в этот период весьма располагала к тому, чтобы отправляться туда разбойничать. Отдельные мародеры и разрозненные отряды приходили, грабили и исчезали с необыкновенной легкостью. Об их приближении никто не догадывался, пока паруса их кораблей не возникали на горизонте у берегов Англии, Ирландии и Шотландии, и если все складывалось удачно, у их жертв оставалось на подготовку не больше часа. В селениях, где викинги запасались провизией (89), в монастырях и торговых городах они практически не встречали сопротивления, а когда приходило время, садились на весла, ловили попутный ветер и растворялись в морской дали.