Викинги

Бенгтссон Франц Гуннар

Орм спросил, кто он и о каком путешествии гово­рит.

Тот ответил:

— Я из Борнхольма и зовут меня Сигурд, отец мой Бу Дигре, о котором вы, возможно, слышали, хотя и были долго за границей. Я был с ним в Йорундфьорде, когда его убили, а меня захватили в плен вместе с Вагном Акессоном и многими другими. Не сидеть бы мне сейчас за этим столом, если бы не мои длинные волосы, потому что именно они спасли мне жизнь, когда был отдан приказ убить пленников.

К этому времени многие их соседи по столу на­елись и начинали говорить. Токе присоединился к беседе, заметив, что то, о чем сейчас говорил борнхольмец, необычно и обещает интересную историю. Что же касается его самого, то он всегда считал длин­ные волосы помехой для солдата, а не преимуществом. Торкель Высокий сидел, в аристократической манере ковыряя в зубах, что сейчас входило в моду среди великих людей, которые много путешествовали, лицо его было повернуто к одной части ладони поднятой ко рту руки. Он слышал разговор и отметил, что длинные волосы принесли несчастье многим солдатам в про­шлом, и что умные люди всегда заботятся о том, чтобы тщательно связать свои волосы под шлемом. Однако, добавил он, Сигурд Буссон расскажет, как умный человек может извлечь преимущество из длины своих волос, и что он надеется, что все послушают то, что тот скажет.

Король Свен к этому времени был в более хорошем настроении, которое вначале ненадолго испортило появление Стирбьорна. Он сидел, откинувшись на спинку стула и обгладывая свиную ногу, а кости вы­плевывал на солому, устилавшую пол. Он с удовлет­ворением отметил, что король Харальд, увлеченный дискуссией со Стирбьорном о женщинах, ел и пил больше всех. Он тоже слышал, что говорилось в сто­роне от него и присоединился к дискуссии, указав на то, что умный солдат помнит всегда и о своей бороде, потому что, когда бой происходит во время ветра, борода легко может попасть в глаза именно в тот момент, когда человек готовится отразить удар меча или летящее копье. Поэтому, сказал король Свен, он всегда заплетает свои волосы перед боем. Но сейчас ему интересно было бы послушать, каким образом Сигурд Буссон сумел воспользоваться своими длинны­ми волосами, потому что те, кто дрался в Йорундфьорде, обычно имели, что рассказать.

Епископ Поппо не сумел съесть все, что было наложено перед ним, а от выпитого пива на него напала икота. Тем не менее, говорить он мог и тоже присоединился к беседе, сказав, что будет рад пове­дать им историю принца Абсалома, чьи длинные воло­сы принесли ему гибель. Это, сказал он, хорошая и поучительная история, которая изложена в священной книге самого Бога. Но король Свен быстро оборвал его, сказав, что такие истории он может приберечь для женщин и детей, если только сможет уговорить их выслушать его. После этого между ним и епископом разгорелся спор, но король Харальд сказал:

— Такой праздник, как этот, который продолжает­ся шесть дней, всем нам даст время, чтобы рассказать свои истории, а что может быть лучше, чем послушать хорошую историю, когда человек наелся досыта, а в кружке у него еще осталось пиво. Это помогает легко провести время между блюдами и уменьшает возмож­ность ссор за столами. Но позвольте мне сказать в пользу епископа, что он знает хорошие истории, пос­кольку я сам слушал многие из них с удовольствием, о святых и апостолах и о старых королях, которые правили на Востоке. Он рассказывал мне много исто­рий об одном из них, по имени Соломон, который был сильно возлюблен Богом и который, кажется, был очень похож на меня, поскольку имел много женщин. Я считаю, что епископ должен рассказать свою исто­рию первым, пока еда и питье не усыпят его, посколь­ку наше святочное питье оказывает на него не такой положительный эффект, как на нас, ведь у него не было достаточно времени привыкнуть к нему. После него, пусть другие расскажут о своих приключениях в Йорундфьорде, или о Стирбьорне у вендов, или о других. Среди нас также есть люди, которые были в Испании, откуда они приплыли к моему двору со священным колоколом, который сослужил мне вели­кую службу, и я хочу послушать их рассказ до того, как закончится праздник.

Все согласились с тем, что король Харальд сказал мудро, и было сделано так, как он предложил. Так что в этот вечер, после того как принесли факелы, епископ рассказал историю короля Давида и его сына Авесаллома. Он говорил громко, так что каждый мог слышать его, и рассказал он свою историю интересно, поэтому все, кроме короля Свена, остались довольны. Когда епископ закончил говорить, король Харальд заметил, что его история достойна того, чтобы ее запомнить, по нескольким, причинам. А Стирбьорн засмеялся, под­нял свой стакан и сказал королю Свену:

— Будь мудрым, о король, обрати внимание на эту историю и подстригись коротко, как епископы.

Эта реплика понравилась королю Харальду, кото­рый хлопнул себя по ляжкам и рассмеялся так сильно, что зашаталась вся скамья по его сторону стола. А когда его и Стирбьорна люди увидели, что их хозяева смеются, они тоже присоединились, даже те из них, кто не слышал, из-за чего смех, так что веселился уже весь зал. Люди короля Свена были, однако, недоволь­ны, а сам он сидел нахмуренный и бормотал что-то себе в кружку, поглаживая бороду и имея угрожаю­щий вид, как будто в любой момент он мог вскочить на ноги и начать драку. Стирбьорн наклонился вперед на стуле и смотрел на него своими светлыми, никогда не мигающими глазами, улыбаясь при этом. Зал на­полнило заметное беспокойство, создавалось впечат­ление, что рождественский мир может скоро быть нарушен. Епископ простер руки и прокричал что-то, чего никто не услышал. Все смотрели друг на друга через стол и присматривали себе какой-либо предмет, который смог бы послужить оружием. Но тут шуты короля Харальда, два маленьких ирландца, известные своим мастерством, вспрыгнули на стол короля Ха­ральда в своих пятнистых одеждах, с перьями в во­лосах, и начали хлопать своими широкими рукавами, надувать грудь, стучать ногами и вытягивать шеи. Затем они закукарекали друг на друга, точь-в-точь как петухи, так что никто из присутствовавших не мог припомнить, чтобы настоящий петух кричал так хоро­шо, как они. И в течение нескольких мгновений все забыли про свою злость и качались на скамьях, бес­помощные от смеха над их проделками. Так закончил­ся первый день праздника.

На следующий день, когда еда была закончена и принесли факелы, Сигурд Буссон рассказал им о своих приключениях в Йорундфьорде и о том, как длинные волосы спасли его. Все знали про эту экспедицию, что йомсвикинги, вместе с людьми с Борнхольма, отправи­лись на многих кораблях под командованием сыновей Струт-Харальда, с Бу Дигре и Вагном Акессоном, чтобы отвоевать Норвегию у ярла Хаакона, и что немногие вернулись из этого похода. Так что Сигурд не тратил много слов на эту часть своей истории, и не упомянул о том, как Сигвальд вместе со своими кораблями убе­жал с поля битвы. Потому что было бы грубостью говорить о Сигвальде в присутствии Торкеля Высоко­го, хотя все они знали Торкеля как смелого воина и, знали также о том, что он получил удар камнем по голове вскоре после того, как вражеские корабли по­дошли к ним, так что он был без сознания, когда его брат уплывал.

Сигурд был на корабле своего отца и ограничил свой рассказ только теми эпизодами битвы, в которых он сам принимал участие. Он рассказал им о гибели своего отца, о том, как Бу яростно дрался, но в конце концов, когда норвежцы в большом количестве взоб­рались на борт его корабля, он получил удар мечом по лицу, который снес ему нос и половину челюсти, и как после этого он схватил свой сундук с сокровищами и спрыгнул за борт. Рассказал он и о том, как родствен­ник Бу, Аслак Хольмскалле, впал в неистовство, от­бросил свой щит и шлем, что в наше время редко увидишь, и рубил обеими руками, невосприимчивый к ударам, пока исландский бард, сторонник сына ярла Хаакона Эрика, не поднял наковальню с палубы и не размозжил ему голову.

— После этого,— продолжал Сигурд,— тем из нас, кто еще оставался жив на корабле моего отца, мало что оставалось делать, потому что нас было мало и мы были уставшими. Все наши корабли к этому времени были захвачены, кроме одного только корабля Вагна, который все еще сражался. Мы были окружены на полубаке и были настолько обессилены, что скоро уже не могли двигать ни руками, ни ногами. Наконец, нас осталось только девять, все раненные, тут они прижа­ли нас своими щитами и таким образом захватили. Нас обезоружили и привели на берег. Вскоре сюда же приволокли и тех, кто остался жив на корабле Вагна, среди них был и сам Вагн. Его несли двое, у него были раны и от меча, и от копья, он был бледен и не говорил ничего. Они заставили нас сесть на бревно на берегу, а наши ноги связали крепкой веревкой, но руки оста­вили несвязанными. Так сидели мы и ждали, в то время как к ярлу Хаакону послали людей узнать, какова будет наша участь. Он приказал, чтобы нас немедленно убили, и ярл Эрик, его сын, и его много­численные воины пришли посмотреть на наш конец, потому что норвежцам было любопытно посмотреть, как йомсвикинги поведут себя перед лицом смерти. Нас было на бревне тридцать человек, девять с кораб­ля Бу, восемь с корабля Вагна, остальные с других кораблей. Вагн сидел на самом правом краю, и я скажу вам имена тех, которых я знаю.

После этого он перечислил все имена, которые были ему известны, в том порядке, в котором они сидели на бревне. Все собравшиеся в зале слушали молча, поскольку многие из тех, кого он назвал, были им известны, а некоторые из слушателей имели ро­дственников среди погибших.

Он продолжал:

— Затем пришел человек с широким топором, встал напротив Вагна и сказал: «Знаешь, кто я?» Вагн посмотрел на него, но, казалось, не заметил, и не сказал ничего, поскольку был очень утомлен. Тогда тот человек сказал: «Я — Торкель Лейра. Может быть, ты помнишь о своей клятве убить меня и уложить в постель мою дочь Ингеборг?» Это было правдой, пос­кольку Вагн действительно поклялся сделать это пе­ред отплытием, так как слышал, что дочь Торкеля была самой красивой девушкой в Норвегии, кроме того, одной из самых богатых. «Но сейчас,— продол­жал Торкель Лейра с широкой улыбкой,— кажется более вероятным, что я тебя убью». Вагн скривил губы и сказал: «Остались еще живые йомсвикинги». «Они не проживут долго,— ответил Торкель,— а я позабо­чусь о том, чтобы не было ошибки. Ты увидишь, как под моей рукой умрут все твои люди, после чего сразу же последуешь за ними». После этого он пошел на другой конец бревна и стал отрубать головы пленни­кам, одному за другим. У него был хороший топор и работал он с охотой, так что ему ни разу не понадо­билось повторять удар. Но я думаю, что те, кто смот­рел на все это, должны признать, что люди Вагна и Бу знают, как себя вести перед лицом смерти. Двое, сидевшие недалеко от меня, затеяли спор о том, как чувствует себя человек с отрубленной головой, и со­шлись на том, что это — одна из тех вещей, которые трудно знать заранее. Один из них сказал: «У меня в руке брошь. Если после того, как я потеряю голову, мой мозг еще будет работать, я воткну ее в землю». Торкель подошел к нему, но как только удар пришелся по его шее, брошь выпала на землю. После этого между Торкелем и мной оставалось только два чело­века.