Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже
Шрифт:
— Да, но это еще не все. Маргарита, как вы знаете, дружит с госпожой д'Эмери и госпожой Лиодо.
— Да.
— Так вот: Кольбер расспрашивал ее об их состоянии и о том, насколько они вам преданы.
— О, за них я ручаюсь. Чтобы лишить меня их преданности, их надо убить.
— Слушайте дальше. В то время, когда у госпожи Ванель был Кольбер, к ней кто-то пришел, и она вышла на несколько минут из комнаты. Оставшись один, Кольбер, который не любит сидеть без дела, тотчас принялся набрасывать карандашом заметки на листках бумаги, лежавших на столе.
— Они касались д'Эмери и Лиодо?
— Именно.
— Интересно было бы узнать, что в них заключалось.
— Я принесла их вам.
— Неужели госпожа Ванель взяла их у Кольбера, чтобы передать мне?
— Нет, но случайно, просто чудом, в ее руках очутилась копия с этих заметок.
— Как так?
— А вот послушайте. Я уже сказала вам, что Кольбер нашел бумагу на столе.
— Да.
— Карандаш, которым он писал, оказался очень твердым, так что все отпечаталось на следующем листе.
— Далее.
— Кольбер, взяв первый лист, не обратил внимания на второй. А между тем на нем можно было прочесть все, что было написано на первом. Госпожа Ванель прочла и послала за мной. Убедившись, что я ваш преданный друг, она отдала мне этот листок и открыла тайну вашего дома.
— Где же этот лист? — спросил Фуке, несколько встревоженный.
— Вот он, читайте, — сказала маркиза.
Фуке прочел:
«Имена откупщиков, которых должна приговорить судебная палата: д'Эмери, друг Ф., Лиодо, друг Ф., де Ванен, безразл…»
— Д'Эмери! Лиодо! — вскрикнул Фуке, перечитывая еще раз записку.
— ДРУЗЬЯ Ф., — указала пальцем маркиза.
— Но что значат слова: «которых должна приговорить судебная палата»?
— Кажется, это вполне ясно. Впрочем, вы еще не кончили, читайте дальше.
Фуке продолжал:
«…Двух первых присудить к смертной казни, третьего уволить вместе с д'Отмоном и с де Лаваллетом, конфисковав их имущество».
— Великий боже! — воскликнул Фуке. — Казнить Лиодо и д'Эмери! Но если даже судебная палата приговорит их к смерти, то король не утвердит приговора, а без его утверждения их не могут казнить.
— Но король сделал Кольбера интендантом.
— Ах, — воскликнул Фуке, словно увидев бездну, разверзшуюся у его ног. — Нет, это невозможно! Невозможно! А кто это навел карандашом по следам, оставленным Кольбером?
— Это сделала я, боясь, что следы сгладятся.
— О!.. Я узнаю все!
— Вы ничего не узнаете! Для этого вы слишком презираете своего врага.
— Простите меня, дорогая маркиза. Да, Кольбер — мой враг, согласен.
Да, Кольбер — опасный человек, признаюсь. Но у меня впереди еще много времени. А теперь вы здесь, вы доказали мне свою преданность, может быть даже любовь… Мы наконец одни…
— Я пришла сюда, чтобы спасти вас, а не для того, чтобы погубить себя, господин Фуке, — сказала маркиза, вставая. — Итак, остерегайтесь!
— Право, маркиза, вы напрасно тревожитесь, и если ваша боязнь не предлог…
— Кольбер — человек с сильной волей! Остерегайтесь его…
— А я? — спросил Фуке, в свою очередь поднимаясь с места.
— Вы? Вы только благородный человек. Повторяю: остерегайтесь Кольбера!..
— И это все?
— Я сделала все, что могла, рискуя погубить свою репутацию. Прощайте.
— Не прощайте, а до свиданья!
— Быть может… — произнесла маркиза.
Протянув Фуке руку для поцелуя, она так решительно направилась к двери, что Фуке не посмел преградить ей дорогу.
С поникшей головой, с омраченным лицом отправился он в обратный путь по подземному ходу, соединявшему два дома.
Глава 7
АББАТ ФУКЕ
Быстро пройдя подземелье и нажав пружину возле зеркала, Фуке снова очутился в своем кабинете Едва успел он войти, как услышал стук в дверь и знакомый голос, кричавший:
— Монсеньер, отоприте, пожалуйста!
Фуке быстрым движением скрыл следы своего волнения и отсутствия: разбросал по столу бумаги, взял в руку перо и, чтобы выиграть время, спросил через дверь:
— Кто там?
— Как! Монсеньер не узнает меня, — ответил голос.
«Как не узнать тебя, дружище?» — сказал Фуке про себя.
— Это вы, Гурвиль? — спросил он громко.
— Конечно, я, монсеньер.
Фуке поднялся и, в последний раз посмотрев на зеркало, отпер дверь и впустил Гурвиля.
— Ах, монсеньер, какая жестокость! — воскликнул он.
— Почему?
— Вот уже четверть часа, как я умоляю вас отпереть, а вы даже не отвечаете.
— Запомните раз навсегда: я не терплю, чтобы меня беспокоили во время работы. Хотя вы, Гурвиль, и составляете исключение, я все же хочу, чтобы для других мое запрещение оставалось в силе.
— В такую минуту, монсеньер, я готов разбить, снести, опрокинуть всякие запреты, все двери, замки и стены.
— Ого! Значит, случилось что-нибудь очень важное? — спросил Фуке.