Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже
Шрифт:
Фуке занял за столом председательское место, оживляя ужин своим весельем. Лафонтену он рассказал об экспедиции Вателя за вином, Пелисону историю с тощим цыпленком и Менвилем, так что все сидевшие за столом могли его слышать. Его рассказы вызвали бурю смеха и шуток, которую движением руки остановил Пелисон, все время остававшийся озабоченным.
Аббат Фуке, не понимая, почему его брат затеял разговор об этом случае, с большим вниманием прислушивался к его словам, тщетно стараясь найти разгадку по выражению лица Гурвиля или Фуке.
— Почему последнее время говорят о Кольбере? — заметил Пелисон.
— Это не удивительно, если правда, что король назначил его интендантом своих финансов, — возразил Фуке.
Едва он произнес эту фразу, как со всех сторон посыпались самые нелестные эпитеты по адресу Кольбера: «Скряга! Негодяй! Лицемер!»
Пелисон обменялся с Фуке многозначительным взглядом и сказал:
— Господа, мы отзываемся так дурно о человеке, которого совершенно не знаем. Это несправедливо и неблагоразумно; я уверен, что и министр того же мнения.
— Разумеется, — отвечал Фуке. — Оставим в стороне жирных цыплят Кольбера и займемся лучше фазанами и трюфелями, о которых предусмотрительно позаботился Ватель.
Эти слова разогнали темную тучу, нависшую было над обществом. Гурвиль так усердно воодушевлял поэтов вином Жуаньи, а аббат, сообразительный, как всякий человек, нуждающийся в чужих деньгах, так усердно развлекал финансистов и военных, что под шум болтовни и веселья рассеялись последние остатки тревоги.
После ужина Пелисон приблизился к Фуке:
— У вас какое-то горе, монсеньер?
— Да, и большое, — ответил министр. — Гурвиль вам расскажет.
— Нужно отправить всех лишних смотреть фейерверк, — сказал Пелисон Гурвилю. — Тогда и поговорим.
— Хорошо, — отвечал Гурвиль и шепнул несколько слов Вателю.
Последний тотчас увел в глубь сада дам, щеголей и праздных болтунов; немногие оставшиеся продолжали прогуливаться по галерее, освещенной тремя сотнями восковых свечей, на виду у любителей фейерверка, которые разбрелись по саду.
Гурвиль подошел к Фуке:
— Монсеньер, теперь мы все здесь. Считайте.
Министр обернулся и сосчитал: всех оказалось восемь человек.
Пелисон и Гурвиль прохаживались под руку с видом людей, болтающих о пустяках.
Лоре с двумя офицерами прогуливался тут же.
Аббат Фуке бродил один.
Министр ходил вместе со своим зятем де Шано и казался поглощенным тем, что ему говорил последний.
— Господа, — сказал он, — прошу вас не поворачивать головы и не показывать вида, что вы обращаете на меня внимание. Продолжайте ходить и слушайте. Мы одни.
Воцарилась глубокая тишина, нарушаемая только доносившимися издалека возгласами веселых гостей, которые рассеялись по саду, чтобы лучше видеть фейерверк.
Странное зрелище представляли собой эти группы людей, как будто занятых беседой, а на самом деле жадно внимавших тому, кто, со своей стороны, делал вид, что разговаривает только со своим соседом.
— Господа, — начал Фуке, — вы, конечно, все заметили сегодня отсутствие двух наших друзей, неизменно бывающих здесь по средам… Аббат, не останавливайтесь, бога ради. Это совершенно лишнее: можно слушать и на ходу. Или лучше станьте у открытого окна; у вас острое зрение, и вы тотчас заметите всякого, кто направится сюда. Предупредите нас кашлем.
Аббат повиновался.
— Я не заметил, кто отсутствует, — молвил Пелисон, шедший в обратном направлении, спиной к Фуке.
— Я не вижу господина Лиодо, который выдает мне пенсию, — сказал Лоре.
— А я, — отозвался стоявший у окна аббат, — не вижу моего дорогого д'Эмери, который должен мне тысячу сто ливров за нашу последнюю игру.
— Лоре, — произнес Фуке, поникнув головой, — вы не будете больше получать пенсии от Лиодо, а вы, аббат, никогда не получите ваших тысячи ста ливров от д'Эмери. Оба они должны скоро умереть.
— Умереть? — в один голос воскликнули присутствующие, забыв при этом страшном слове свои роли.
— Господа, успокойтесь, — сказал Фуке. — За нами могут наблюдать…
Да, они должны умереть.
— Умереть! — повторил Пелисон. — Ведь я видел их шесть дней назад: они были вполне здоровы, веселы, полны надежд… Боже мой, какая же это болезнь поразила их так внезапно?
— Это не болезнь, — отвечал Фуке.
— Значит, есть средство помочь, — возразил Лоре.
— Нет, помочь им нельзя: они накануне гибели.
— Но отчего же они умирают? — вскричал один из офицеров.
— Спросите об этом у тех, кто их убивает.
— Как! Их убивают? Кто же их убивает? — послышались испуганные голоса.
— Хуже того: их вешают, — произнес Фуке с таким унынием, что его голос прозвучал как похоронный звон в этой роскошной галерее, сверкавшей золотом, бархатом, прекрасными картинами и цветами.
Все невольно остановились. Аббат отошел от окна. Ракеты то и дело взлетали над вершинами деревьев. Громкие голоса, доносившиеся из сада, заставили министра подойти к окну; за его спиной столпились друзья, готовые исполнить малейшее его желание.
— Господа, — сказал он, — Кольбер велел арестовать, судить и предать смертной казни двух моих друзей. Что, по вашему мнению, следует мне предпринять?
— Черт возьми! — воскликнул аббат. — Надо распороть брюхо Кольберу.
— Монсеньер, — молвил Пелисон, — вам надо повидаться с его величеством.
— Но, дорогой Пелисон, король уже подписал смертный приговор.
— В таком случае нужно помешать приведению приговора в исполнение, решил граф де Шано.