Виктор Шкловский
Шрифт:
Это напечатано в «Вопросах русской речи» в 1965 году.
Но над выражением «это факт вашей биографии» стоит задуматься. Часто его употребляют для умаления чужих утверждений, вроде: «Я не люблю стихи Окуджавы» — «Это факт вашей биографии». И кажется, что тебе доказали, что есть события твоей неправильной и жалкой биографии, а есть великие факты общей биографии, от которых ты оторвался, как от первичной партийной организации.
Этот риторический приём бессмыслен — все чувства есть факт наших биографий.
Есть, конечно, и коллективные
Нет, это всего лишь вежливая интерпретация хармсовского «А по-моему, ты — говно».
Но теперь эти слова — затычка, когда вместо того, чтобы сформулировать опровержение или признать право на рознь во мнениях (тут-то разговор и заканчивается), используется парфянская стрела: «Это факт вашей биографии, потому что именно вы — неразвитый бесчувственный человек, и что тут с вами говорить, когда вы не хотите присоединиться к некоему коллективному мнению».
Так же слова о том, что прямого наследования нет, оно направлено «не от отца к сыну, а от дяди к племяннику»{141}.
Про это вспоминают все — даже Якобсон пишет: «Видя с другой стороны обеднение чешской поэзии после её готического взлёта, мы можем процитировать остроумное замечание Виктора Шкловского: линия литературного наследования идёт не от отца к сыну, а от дяди к племяннику, — и тем самым польскую поэзию XVI века мыслить как продолжение и кульминацию старочешской поэзии»{142}.
Есть и термин «пробники», обиженное слово, пришедшее из конезаводства, как уже говорилось.
«Пробниками», напомню, называли многих, сам Шкловский то и дело сравнивал себя с несчастным конём, что раззадоривает кобылу, а потом его оттаскивают, чтобы дать дорогу племенному жеребцу.
И про это Шкловский писал в письме Горькому, давно процитированном.
«Пробник» — слово живучее.
Пробниками, кстати, звали людей, на которых проверяли водку.
Водка вообще обручена с русской литературой, как и пробники.
После падения советской власти, когда начался сумасшедший водочный бизнес и доля «левой», или «палёной», водки доходила до восьмидесяти процентов, когда «левые» цистерны везли «левый» спирт через грузинскую границу, потом из него делали такую же «левую» водку, когда у ларьков, где кассовые аппараты подкручивали и учили правильно работать ушлые программисты, занимали свои места «пробники».
Это звание тогда было трагичным.
А в 1990-е годы звание «пробника» было смертельным, потому что это профессия человека, который на пробу пил неизвестную жидкость.
Правда, получая эту жидкость бесплатно, в качестве награды за риск.
Я видел «пробников» — бывших писателей.
В общем, история повторяется,
А ещё Шкловский говорил: «Когда мы уступаем дорогу автобусу, мы делаем это не из вежливости».
И говорил: «Мы получаем деньги не за труд, а за трудности, с которыми их получаем».
И ещё говорил: «Жизнь — это ряд усилий. Мы видим цель, но не всегда видим дорогу».
Ходит по рукам цитата из «Третьей фабрики»: «Любовь — это пьеса. С короткими актами и длинными антрактами. Самое трудное — научиться вести себя в антракте».
Из «Третьей фабрики» взято то, что вся сумма бытовых удобств может быть описана расстоянием в сто сажень до уборной.
В книге «Лев Толстой» мимоходом говорится: «Для того, чтобы познать своё сердце, надо немножко знать анатомию».
До сих пор спорят о том, кто автор фразы «Советская власть научила литературоведение разбираться в оттенках дерьма» — Шкловский или Синявский.
Шкловский в общественном сознании превращается в генератор афоризмов. Василий Васильевич Катанян в своих воспоминаниях мимоходом приводит историю:
«В другой раз, разговаривая о пятнадцати годах, когда Ахматова была под запретом (1925–1940), о её горемычной судьбе и несправедливости, Виктор Борисович вдруг резко свернул вбок: „Когда мы жили в писательском доме в Лаврушинском, у нас была домработница, которая дружила с соседской домработницей. Как-то вернулась она от неё и говорит: ‘Приехала к ним одна дама, велела вам, Виктор Борисович, кланяться’. — ‘Кто?’ — ‘Забыла имя’. — ‘А как выглядит?’ — ‘Высокая такая. Прошла в уборную, как Богородица’.
Я понял, что приехала Анна Андреевна“»{143}.
Исторический анекдот.
Крылатое бон мо.
Глава семнадцатая
СКАНДАЛИСТЫ
Всегда интереснее то, что остаётся в тени.
В тени вещи лучше сохраняются.
Официальный Каверин с подвигами полярных лётчиков и научными подвигами биологов виден хорошо.
А вот другой его роман «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» уже лет девяносто как в тени школьного каверинского чтения.
Каверин был молодым да ранним, но вполне настоящим членом Серапионова братства. Этот псковский человек, до 1930 года носивший фамилию Зильбер, и сменил её по понятным причинам. Но непрост он, потому что стал писателем универсальным.