Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
– Пропала папаха, - махнул рукой Кипиани.
– Такой сволочь, прижал конем, тут забор. Я под низ, - Кипиани присел, глянул в Саньку черным блеском.
Санька откинулся - вдруг прыгнет пружиной.
– Шапка упала, он нагайкой, я под низ и лошадь ему раз! раз! Сел лошадь!
– Кипиани сел совсем на пол и оттуда глядел на Саньку.
– Вот!
– И Кипиани встал. Дышал на всю комнату, обводил товарищей глазами.
– Тут вот!
– и Кипиани резанул рукой у себя под коленками.
Минуту молчали, и шум, недавний гам стоял у всех в головах. И вдруг резкий женский вскрик - как внезапное пламя. Санька узнал голоса - бросился в двери.
В конце коридора, в передней, Анна Григорьевна держала кого-то, будто поймала вора. Санька узнал Надину шапочку.
И вот через мамино плечо глядит - протянула взгляд через весь коридор и так смотрит, как будто уезжает, как будто из вагона через стекло, когда нельзя уж крикнуть последних слов. Санька двинулся рывком. Но Надя вдруг вырвала шею из маминых рук.
– Ну, оставь, ну, довольно. Цела, жива, - и Надя повернулась, пошла, не раздеваясь, в свою комнату.
– Я сейчас!
– крикнул Санька товарищам в двери, старался беззаботно стучать каблуками, шел к Наде.
Надя сидела в пальто и в шапочке на своей кровати.
Анна Григорьевна стояла перед ней, вся наклонилась вперед, с кулачками под подбородком. Она шевелила губами и капала слезами на пол.
Надя вскинула глазами на Саньку.
– Ну и пришла. И ничего особенного, - говорила Надя.
– И чего, ей-богу, мелодрама какая-то. И ты туда же.
Надя снова взглянула на Саньку. Она резко поднялась, прошла в прихожую.
– Дайте мне умыться спокойно, - говорила Надя, с досадой сдергивала пальто.
– Ну, цела, и ладно, - сказал веселым голосом Санька, - а ты не стой, - обернулся он к Анне Григорьевне, - как Ниобея какая, а давай чаю.
Анна Григорьевна перевела глаза на сына: "улыбаться, что ли". И улыбка побыла на лице и простыла. В Надиной двери щелкнул замок.
Анна Григорьевна топталась, поворачивалась около Надиной двери.
– Ей-богу, - сказал Санька сердито, - вели ты ставить самовар, и нечего топтаться.
Анна Григорьевна повернулась к кухне.
– Вот и все, - крикнул на ходу Санька. Из своей комнаты Санька слышал горячий крик. Кипиани даже не оглянулся, когда открыл двери Санька, он наступал на товарища, он наступал головой вперед и вскидывал ее после каждой фразы, как бодал:
– Почему, говоришь, Рыбаков? Почему социал-демократ не может? Кипиани боднул воздух.
– Социал-демократ не может в деревне? Не может? Скажи, Рыбаков, почему?
– Да уж говорил, - и недовольно отвернул лицо в сторону.
– Да!
– вдруг обернулся он к Саньке.
– Мы ведь к тебе сказать...
– Ты ерунду говорил, - Кипиани дергал Рыбакова за борт шинели.
– Да!
– и Рыбаков двинулся к Саньке.
– Завтра в час в столовке сходка, летучая. Будет один...
– Один!
– передразнил Кипиани.
– Не знаешь кто? Батин, - сказал Кипиани тихим голосом, сказал, как угрозу.
– Знаешь?
– Кипиани снизу глянул на Саньку, нахмурился и выставил кулак.
– Ух, человек!
– глухо сказал Кипиани и вдруг вскинулся и улыбкой ударило во все лицо.
– Я тебе про него расскажу! Рыбаков, Рыбаков! Ай что было! Ты говоришь, в деревне!
– кричал Кипиани.
– Слушай оба, - он дернул Рыбакова, поставил рядом с Санькой, слушай! Он в одной деревне, понимаешь, заделался писарь. Волостной писарь. Никто не знает, понимаешь, - и Кипиани поворачивал лицо то к Саньке, то к Рыбакову.
– Ну?
– и Рыбаков пустил равнодушно дым и глядел, как он расходится.
– А ну!
– крикнул Кипиани, нахмурился.
– Что ты "ну"? Он рабо-та-ет, понимаешь? Он...
В это время в дверь постучали; громко, требовательно. Все оглянулись.
Санька открыл. Андрей Степанович стоял в дверях. Он глядел строго и не переступал порога.
– Можно?
– Андрей Степанович чуть наклонил голову и шагнул в комнату.
– Сейчас было заседание в городской Думе. Рыбаков кивнул головой.
– Ага, понимаю.
– Одним из гласных, - Андрей Степанович наклонил голову и потряс, был поставлен вопрос, вопрос вне очереди, о событии, попросту избиении, этими словами и было сказано, - об избиении студентов перед университетом. Было предложено немедленно отправить депутацию к генерал-губернатору.
– Да постучи ты хоть ей, - вдруг плачущим голосом ворвалась Анна Григорьевна, - может быть, она тебе откроет. Господи, мука какая!
Андрей Степанович секунду глядел на жену, поднял брови.
– Сейчас!
– резко сказал Андрей Степанович; со строгим лицом обернулся к студентам: - К генерал-губернатору. Сейчас, сейчас!
– вдруг раздраженно прикрикнул Андрей Степанович и, топая каблуками, вышел.
Кипиани сел на Санькину кровать, глядел в пол, и видно было красное пятно на белой макушке. Он вытянул вперед руку мимо уха, держал, ни на кого не глядя.
– Де-пу-та-ция...
– и Кипиани зашевелил двумя пальцами, как ножками, в воздухе.
– Ну а что?
– вдруг поднял лицо Кипиани и развел руками.
– Идем!
Кипиани вскочил и стал насаживать фуражку на забинтованную голову.
– Два слова!
– Рыбаков тронул Саньку за плечо.
– Слушай, нельзя у тебя того, - говорил Рыбаков шепотом, - рубля занять? Только, ей-богу, не знаю, когда отдам, - говорил он Саньке вдогонку.
Санька шел по коридору к отцу. Андрей Степанович стоял около Надиной двери.
– Да ну, Надежда!
– говорил Андрей Степанович.
– Да покажись же!
– и стукал легонько в дверь.
– Сейчас, причешусь, - слышал Санька Надин голос.
– Ну-ну!
– веселым голосом ответил Тиктин и повернулся к Саньке.
– Дай рубль, - сказал Санька.
– Рубль, рубль, ровно рубль, - говорил Санька, пока отец, хмурясь, доставал из глубокого кармана портмоне.
– Сейчас, сейчас!
– отвечала Наденька на голоса из коридора.
– Ты, кажется, родителя своего...
– начал Рыбаков и смеялся шепотом.
– Да брось, не последний, да бери же, - совал Санька рубль.
– Вот Кипиани, понимаю, - и у Саньки глаза распялились, он глядел на Рыбакова с ударом, с упреком.