Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
– Га-ай!
– прошло по толпе, будто плеснули воды па жар.
А тот выпрямился и глядел на толпу черными, недвижными глазами. Потом полез назад, выбирая шаги. В тихом воздухе флаг обвис, как будто конфузился один на высоте.
Филипп смотрел, шевелил зло бровями - сейчас сзади рванет залп. Схватить флаг самому, держать, стоять и кричать:
– Назад! Назад, черти!
Офицюрус прошел вдоль строя. Солдаты держали к ноге и водили глазами за поручиком.
"Мутные рожи". Офицюрус стал и вдруг крикнул сердито, резко:
– Смирна!
– и, не закрывши рта, всех обвел глазами.
– Тут людям ворота ломают, вагоны переворачивает сволочь всякая... кучи сваливает! Смирна! снова крикнул, как кнутом хлестнул, и глазом по всем мордам.
– Каменьями войска бьют. Враг внутренний - стерва! Вора последняя!
Офицюрус вдруг круто повернулся и пошел вдоль фронта.
– Пузо, пузо не выпячивай!
– хлопнул по пряжке солдата.
– Ро-та!
– крикнул Офицюрус.
– Шагом! Арш!
Солдаты двинулись. Не бойко стукнула нога. Они прошли шагов десять. На баррикаде на длинном шесте встал красный флаг. Не сразу узнали, что это.
– Стой!
– скомандовал офицюрус.
– К стрельбе, - сказал он горнисту. Горнист набрал воздуху. Рожок скиксовал. Офицюрус резко обернулся. Горнист покраснел, напружил щеки - и резким медным голосом взлетел вверх сигнал бесповоротный, как железный прут.
– Постоянный! Рота!
– Солдаты приложились. Офицюрус видел, как ходили штыки.
– Пли!
Шарахнулся воздух, и загудело, понеслось эхо вдоль улочек. Враздробь заклецали затворы. Как мертвые стояли вкруг площади дома.. Человек стоял на баррикаде, махал руками, не видно куда лицом. Два дымка вздулись рядом, и хлопнули хмурым басом выстрелы.
– Ух! Дух!
– Ро-та!
– высоким фальцетом вскрикнул офицюрус и весь тряхнулся. Пли!
Не враз, рассыпчато шарахнул залп. Офицюрус смотрел на того, что махал руками наверху баррикады.
Нет, уж нет, не стоит.
– Бу-ух!
– пухло выпалил дымок с баррикады.
– На руку! Шагом арш!
– командовал офицюрус.
Он на ходу достал револьвер, сжал в кулаке рукоятку. Баррикада молчала.
Спокойно торчал шест с флагом. Ближе, ближе подступали солдаты, видны стали куски наваленного хлама - молчала непонятная груда, куда стреляли. И вот шаг, и с этого шага проснулся гомон на той стороне, громче, выше от каждого шага, и солдаты скорей зашагали, и вой поднялся из-за горы, и солдаты не могли удержать ног.
– Бегом арш!
– не слышно уж команды, солдаты бежали. Фельдфебель рубил у фонаря шашкой канат. Солдаты видели, как люди лезли через заборы густой черной кашей.
– Ура-аа!
– и уж карабкались, упирались прикладами, несколько булыжников полетели - криво, вразброд - будто выкидывали вон.
– Гур-ря!
– кричали солдаты. За баррикадой было пусто, трое лежали на развороченной мостовой - один на боку, как спят. Солдатское ура смолкло, опало. И тот, кто гремел на досках вверху, стал на миг.
Кудой!
БАШКИН снимал калоши в темной передней и громко пел на всю квартиру:
– Коля дома? Коля!
– особенно кругло выводил "о".
– Кооля! Колина мама ждала, пока он размотает шарф. Башкин не слушал, что она говорила, и выводил веселым голосом:
– Дома Коля?
– Пожалуйста, проходите, - тряскими губами сказала Колина мама, и в комнате, в мутном полусвете, Башкин увидал ее лицо: застывшее, лишь мелкой рябью вздрагивало горе.
– Что? Что с вами?
– и Башкин поднял брови, нагнулся к самому лицу и рассматривал, будто на лице шрам.
– Ах, не знаю!
– она отвернулась, ушла в спальню, сморкалась, вернулась с платком.
– Слушайте, что же случилось?
Башкин стоял посреди комнаты, приложил к губе палец по-детски.
– Васи нет... Коля узнать пошел... не знаю. В этих заседаниях, - она переставляла на столе катушки, коробочки, отворотясь.
– Зачем же вы пускаете? Зачем? Зачем, голубушка!
– стал выкрикивать Башкин.
– Ой не надо, не надо!
– он поднял голос выше, затоптал в маленькой комнате.
– Милая, милая!
– он обнял за спину чиновницу.
– Не надо!
– с болью вопил Башкин и тряс за плечо, заглядывал в лицо.
– Ничего, ничего не будет, - вдруг вверх, в потолок запрокинул голову Башкин.
Чиновница всхлипывала в платок все сильней и сильней.
– Не бу-детт!
– как заклинание крикнул Башкин в потолок. В это время незапертая входная дверь распахнулась.
– Я-я!
– крикнул Колин голос из передней. Мать дернулась, но Башкин первый вылетел в переднюю.
– Ну что?
– кричал он Коле.
– Ничего...
– деловито буркнул Коля. Он размашисто скидывал шинель. Сейчас.
– Видел его? Видел?
– шептала мать. Коля вошел в комнату, сел мешком на стул, глядел в пол, шевелил бровями.
– Ну?
– крикнула мать.
– Мне сказал там один... выходил один... сказал, что до вечера будет у них.
– Папа там?
– и чиновница топнула ногой.
– Ну да!
– сердито крикнул Коля и встал. Он, топая ногами, пошел в кухню, и слышно было, как он плескал водой под краном. Чиновница вышла.
И Башкин слышал, как Коля, выкрикивая, фыркал водой:
– Не знаю!.. Там сказали.
– Я пойду!
– сказал Башкин, выходя в сени.
– Стойте! И я!
– крикнул Коля. Он мокрые руки совал в рукава шинели и, не застегнувшись, раньше Башкина выскочил вон. Он ждал Башкина за воротами.
– Верните его! Верните!
– кричала вслед чиновница. Башкин оборачивался, снимал шапку. За воротами он мотнул головой Коле и саженными шагами пошел через улицу. Коля бежал следом. Они так прошли квартал. Башкин завернул за угол, и тут сразу пошел тихой походкой. Он улыбнулся плутовски Коле и взял его за руку.
– Здорово?
– весело подмигнул Башкин.
– Да нет!
– говорил, запыхавшись, Коля.
– Что я... ей-богу, скажу... да что я скажу? А она плачет. Ей-богу!
– Ничего, - сказал Башкин учительным тоном, спокойным, плавным, будто гладил Колю, - ничего, мы сейчас все обсудим и решим, что нам делать. Давай спокойно решим, что нам делать.