Виктор Вавич (Книга 3)
Шрифт:
– Часа как не с два, как уехали, - слышал Виктор сквозь шум струи, и Фроська тарелками бренчит для виду, проклятая.
– На вокзал извозчика рядили.
Виктор вышел из кухни. Фроська закрыла кран - так и бросил.
И сразу показалось, что пусто стукают шаги по квартире, фу, даже жутковато будто стукают.
На Грунином зеркале не было флакончиков. Синими полосами глянул с кровати пустой матрац.
Не отрицаю
– НУ ЧТО такого, что револьвер, - кричала Таня, - ведь он же не стрелял ни в кого, это ж доказать еще надо! Да!
– И Ржевский видел, что
– Да, милая моя, ведь отлично ж ты знаешь, что запрещено при исключительных положениях и хранение и ношение.
– А у тебя?
– крикнула Таня.
– Так у меня ж с разрешением, - и Ржевский вытягивал из кармана замшевую маленькую, как портмоне, кобуру, - и всегда оно тут со мной, вот изволь, - и он вытащил из кобуры из карманчика бумажку, - и вот револьвер, - он вертел в руке маленький дамский браунинг, - у меня клиентские документы, я с ними езжу - понятно. Это ж для самообороны, но им, конечно, можно убить человека наповал - и понятно, что без разрешения...
– Да, а ведь там они пытают! Они там такое делают, мерзавцы, связанному человеку...
– Ну-ну-ну!
– и Ржевский приподнял руку.
– Отлично они знают, с кем...
– и Ржевский повернулся и старался спокойными шагами идти к этажерке, зацепил пальцем книгу.
– Да, а они там глаза давят, выдавливают глаза, свяжут и... да что ты мне говоришь, - Таня вскочила с места, - Саньке сам товарищ рассказывал, студент, ему самому давили! Полицейский! И что угодно делают.
– Не отрицаю, - раскачивался на ноге Ржевский, глядел на корешки переплетов, - попасть, конечно, в этот застенок - тут уж власть защищает самое себя, - и он повернулся к Тане, развел руками.
– Но ведь он в тюрьме, а не в участке. Вот только что мне удалось узнать.
– Ржевский говорил тихим матовым голосом.
Таня насторожилась, она глядела отцу в лицо, но глаз его не видно, смотрит с серьезной печалью в угол.
– Да узнать пришлось, если это правда, конечно, - громко сказал Ржевский и твердо глянул на Таню, - что револьвер-то этот какой-то очень нехороший...
– Что? С убитого городового?
– быстро сказала Таня. Ржевский печально закивал головой, глядел из-под низу на Таню, и Таня видела, что высматривает, как она.
– Кто это говорит?
– крикнула Таня, совсем подступила к отцу, и Ржевский не мог не поднять глаз - и он заволок глаза стеклом и глядел, как с фотографии.
– Да видишь ли, тут трудно знать точно что-либо. Но вот будто бы номер, оказывается, револьвера не сходится с номером, что у этого убитого, и будто бы как его?
– Ржевский сморщился, чтоб опустить глаза.
– Да ну? он щелкнул пальцами.
– Ну, тот, что арестовал его, околоток этот - Вавич!..
– Что? Что?
– Таня уперлась коленями в коленки отца и пристально глядела ему в глаза.
– Что Вавич?
Совсем как жена глядела, когда пришлось - постоянно почему-то приходится вот такие комиссии принимать!
– пришлось рассказывать, как погиб ее отец в крушении в вагоне, - от старика каша одна осталась, по запонкам только и опознали, - ах, Господи!
–
– Ну и что? Что тогда?
"Ну как - спокойное лицо было у него, спокойное?
– вот жена так спрашивала, а там мозги со щепками".
– Да, очевидно, суд будет, вероятней всего.
– Ну, а докажут? Докажут?
– дернула Таня за пиджак. Ржевский глядел в сторону.
– Если этот квартальный докажет?
– Да ведь почем тут, милая, гадать можно?
– и в голосе у Ржевского нетерпение.
Таня отошла, с руками за спиной заходила по комнате, глядела на ноги.
"Совершенно как мать!" - и Ржевский встал, обнял Танечку за плечи.
– Танюшка, Танюшка, - повторял Ржевский и целовал Таню в висок. Таня глянула - слезы у отца в глазах.
– Нет?
– вскрикнула Танечка.
– Неужели нет никакого, никакого спасенья? Мы же можем, мы же двигаемся, - Таня широко замахала руками в воздухе,- а он связан там, у!
– Таня подняла плечи, вздрогнула головой, как от холода.
– И хоть бей, бей эти стены, - и Таня била воздух кулаком, - и потом придут. Папа! Папа же!
– вдруг крикнула Таня, она трясла за рукав отца, будто с отчаяния будила мертвого от сна.
Андрей Степанович слышал возню, хождение. На кухне, что ли, или вернулась? Вышел из кабинета, глянул в коридор. В прихожей по-прежнему горел свет - нет, не она. Андрей Степанович снова сел на кожаный диван и снова - который раз!
– он старался собрать эту почву под ногами - не почва, а отдельные положения, ровные и несомненные, как натертые квадраты паркета, - они расползались под ногами, и Андрей Степанович снова старался их сдвинуть вместе, а они скользили врозь, будто паркетины лежали на гладком льду, и Андрей Степанович мучился и снова вдруг выскакивала мысль: "Да-да! Андрушевич даже родственник Рейендорфам - черт! Поздно, ехать сейчас нельзя. Не забыть! Не забыть! Андрушевич" - и для памяти вслух говорил:
– Андрушевич!
"К профессорам? Господи, нелепость какая!"
И опять Андрей Степанович в двадцатый раз отвечал Миллеру то, что нужно было. Ах, дурак какой! Вот что нужно было, и виделось в уме, как Миллер озадачен. "Позвольте, ваше превосходительство, я не вижу логики! Да ведь не отказываетесь же вы признавать логику? Мы же рассуждаем в сфере..." - И Андрей Степанович бросился к письменному столу - сейчас же написать Миллеру, точно, строго, и вот именно в этих местах. Дурак я, дал ему повернуть!
"Ваше высокопревосходительство!
– написал на большом листе Андрей Степанович.
– Вчера, рассуждая по поводу случая с моим сыном, мы, мне кажется, допустили ряд..."
Кто это, в спальне, что ли?
Андрей Степанович положил перо, выглянул в двери.
– Я, я! я сейчас, - крикнула жена из темноты, из столовой.
Андрей Степанович сел на диван - откуда она? Значит, черным ходом, без звонка. Андрей Степанович ждал на диване, густо дышал. Анна Григорьевна не шла.