Шрифт:
ВИКТОР ВАВИЧ
Роман
КНИГА ТРЕТЬЯ
Велосипеды
В ОТДЕЛЬНОМ кабинете в "Южном" - и дверь на замке, и штора спущена Виктор сидел на диване. Расстегнул казакин, и стала видна рубашка - белая в розовую полосочку. Через стол в рубашку глянула Женя, прокусила конфету, и сироп закапал на платье.
– Ой, все через вас!
– крикнула Женя и привскочила со стула. Сеньковский схватил в комок салфетку, стал тереть, больше тер по груди, нажимал с силой.
– Хы-хы!
– Болотов с края стола давился куском, держал обе горсти у рта, раскачивался.
– Как вы... того... с женским полом... по-военному.
– Э, а то не так бывало, - Сеньковский бросил под стол салфетку, сел, - а то...
– он погрозил Жене пальцем, - мы и пришпилить умеем.
– Пришпилить!
– и Болотов совсем сощурился.
– Озорник, ей-богу!
– Гвоздиками!
– и Сеньковский присунул лицо к Жене. Женя глянула и перевела по скатерти взгляд на Виктора. Виктор взялся за ус.
– Жидовочек! крикнул Жене Сеньковский.
– И жидов тоже. Ух, погодите, мертвым позавидуете!
– И Сеньковский застукал пальцем по столу.
– Я жидовка, чего с жидовкой возитесь? Шли бы себе до русских. А что? Еврейка слаще?
– Конфета, скажите!
– и Вавич выпятил губу.
– Может, горчица?
– и Болотов налег на стол и глядел то на Сеньковского, то на Виктора.
– А?
– И вдруг один зароготал, откинулся, закашлялся.
– Тьфу!
– Не!
– и Болотов хитро сощурил глаз.
– Не! Теперь вам повадки не будет. Теперь и мы поумнели. Жиды друг за друга - во! Огнем не отожжешь. А мы теперь тоже - союз!
– И Болотов вскинул сжатым кулаком и затряс в воздухе.
– Союз!
– Болотов встал.
– Союз русского народа! Православного! Болотов грузно поставил кулак на стол и вертел головой. И вдруг ляпнул пальцами по столу как скалкой: - Наливай! Витя! Наливай распроклятую. И ей, пусть пьет. Хочь и подавится.
Виктору пришлось полстакана.
– Требуй еще!
– кричал Болотов.
– А вы бы, прости вашу мать, - Болотов махал пальцем чуть не по носу Жени, - сидели бы вы смирно, ни черта бы! Целы были бы. А то забастовки! Ну? Несет он?
– крикнул Болотов в двери.
– А то я одного екатеринославского хохла спрашиваю, как, спрашиваю, забастовка у вас-то была? А он говорит, такую, говорит, забастовку зробили, говорит, что ни одного жида не засталося. Ни одного, говорит... Вот это молодец сразу две приволок, - Болотов стукал ладошкой в донышко, выбивал пробку.
– Куда? Куда? Стой!
– Сеньковский ловил Женю.
– Ну, садись! Подругу? Пошлем. Звони!
– кивнул он Виктору, а сам давил Жене пальцы. Женя рванулась, юркнула вокруг стола, села Виктору на колени, ухватила под мундиром рубашку.
– Чего он мне пальцы выкручивает? Нина, Нина!
– кричала она: в дверях стояла высокая блондинка, тяжелая, с густо намазанными бровями. Брезгливо отвела вбок крашеную губу. Подняла плечо.
– За царя, отечество и веру православную!
– возглашал Болотов и, стоя, глотал водку из стакана.
– Тьфу!
– сплюнул Болотов и помотал головой. Бо-же, царя...
– затянул Болотов.
– Встать, встать, все встать! Боже, царя хра-ни! и!
– и водил рукой, будто кота гладил. Оркестр за стеной сбавил голоса, Виктор тянул тенором, не попадал.
– Ура!
– крикнул Болотов. Он, стоя, ткнул вилкой в селедку, будто ударил острогой.
– Во! И я пошел! Пошел, ребята, не могу. Дай поцелую!
– и он тянул к себе через стол Вавича.
– Гуляйте. А что? Дело молодое, а супружница в последнем интересе. Пошел я!
– Только ты, Сеньковский, смотри...
– Виктор шатнулся и ткнул плечом Сеньковского.
– Вместе гуляли и не лягавить!
– Виктор остановился на мокрой панели и поднял палец. Сеньковский глядел через плечо.
– Пошли!
– и он дернул Виктора за рукав.
– Зюзя! Под фонарем стал.
– Ты за Женю на меня не обижайся, - Виктор икнул.
– Да с Богом, вали. Не жалко.
– Нет, не то "не жалко", - Виктор опять остановился, он толкал Сеньковского.
– Нет, ты той не налягавь...
– Виктор старался поймать глаза Сеньковского.
– Ва-Варе... она, я говорю... не любит, чтоб с такими...
– Боится, чтоб не занес чего, - и Сеньковский мазнул глазами через Викторовы глаза. Повернулся, оставил Виктора.
Коротко позвонили четыре раза. Санька вскочил и пошел отворять. Он еще прихрамывал простреленной ногой. Больше по привычке уже, а еще больше для дорогой памяти. Но горничная уже отворила, и в двери просунулось сперва колесо велосипеда, легко вздрогнуло на пороге на упругой шине, и следом протиснулся человек с черными глазами - одни глаза эти и увидел Санька. Глаза ясно, твердо вошли в Саньку, и на миг Санька отшатнулся. Потом глаза отпустили, и Санька увидел, что человек небольшого роста и очень хорошо одет. С тоном одет, а не франтовато. А вон тоже с велосипедом, Подгорный Алешка.
– Здорово! Можно?
– и Алешка двинул свой велосипед по коридору.
– Прямо, прямо!
– Санька сторонился, давал дорогу. Подгорный завернул к Саньке в комнату. Санька вошел, запирал дверь за собой и все глядел на нового человека. А тот аккуратно и прочно устанавливал свой чистенький велосипед у Санькиной этажерки.
– Знакомься!
– Алешка перевел дух.
– Кнэк.
Кнэк быстро сдернул перчатку - какая перчатка! Как масленая, подал руку. Ручку! Но крепкая какая! И придавил по-железному.
– Садитесь!
– Санька пододвигал стулья.
– Вот дело, - начал Алешка и глянул на Кнэка.
– Дело очень важное.
– Санька всем ухом бросился на этот голос, скорей разгадать. С акцентом. С каким? И очень аккуратно выговаривает, как печатает.
– Важное и спешное к тому же.
– Кнэк полез в карман мягкого пиджака, вынул конверт. Санька не сводил глаз - толстый конверт. Кнэк двумя пальцами вытащил черный железный квадрат. Он был с четверть дюйма толщины. Кнэк легко, как бумажный, за кончик протянул его Саньке.
– Видите, тут сверлили.
– Кнэк мизинцем указал на углубление посредине - легкая щедринка.
– Сверло не берет. Он гартованый, каленый значит. Возможно, его возьмет какая есть кислота? Вы химик.
Алешка поглядывал на Саньку и ловил на коленях пальцы в пальцы.
– Ну, одним словом, - гулким полуголосом договорил Алешка, - это шкап несгораемый. Нужно обвести вот такую дырку, - Алешка начертил в воздухе пальцем квадрат, - и сроку четверть часа. Вот и скажи, попробуй и скажи: можно кислотой или не возьмет она?
Санька смотрел то на стальной квадрат, то на Алешку, и каждый раз, как проволоку, пересекал взгляд Кнэка.
"Вон он Кнэк", - думал Санька и краснел. Про Кнэка давно слышал от Алешки. В первый же раз, как Алешка пришел вдруг в штатском, с русой бородкой. Теперь он Сергей Нехорошее.