Виктор Вавич
Шрифт:
Башкин схватил ранец, дернул Колю за руку и, перегнувшись вперед, зашагал саженным раскидистым шагом. Коля чуть не бежал рядом.
— Пошли ходом! — кричал Башкин. — Побежали! — и он зашлепал громадными калошами по лужам аллеи, волок за руку Колю.
— Я тебя так выучу, — говорил Башкин на улице, — что ты, брат, знаешь! Первым учеником будешь. Не то что казну, а козликом, прямо козликом будешь в гимназию бегать. Прямо, чтоб время провести. Как в гости. Честное тебе слово даю! Хочешь?
— Хочу, — сказал Коля. — Только зачем вам…
— А брось! Зачем, зачем! Что, я не могу тебя любить? А? — и Башкин шире замахал ногами. — Что, я не имею права любить?
Я желаю любить, и к черту все. Все делают пакости и все имеют право! Пра-во! Любить! Башкин вдруг умерил шаг.
— Ты на товарищей доносил? А? Хоть раз? — наклонился он к Коле. — Ну, хоть немножечко? Не прямо, а боком как-нибудь?
Коля поглядел в лицо Башкину и потом задумался, глядя под ноги.
Башкин совсем остановился среди тротуара, и Коля чувствовал, как он глядел сверху на Колино темя.
Коля покачал головой.
— Нет? — крикнул Башкин, присев.
— Нет.
— Ну хорошо, — снова зашагал Башкин, — а если б ты увидел, что товарищ крадет книги у твоего друга, ну прямо вор, а он сильней всех, и вы все ничего с ним не можете сделать. А другу твоему дома попадет. Думают, что он продает книги и конфеты покупает. И его бьют дома за это, избивают. Так вот как же? Ты покрывать вора будешь?
— Тогда уж всем классом, — сказал Коля.
— Все-таки донесете? — крикнул Башкин и сразу стал, топнув.
— Скажем, — ответил в пол Коля.
— Ну хорошо. А если так — я бы тебе сказал: Коля, я тебе скажу тайну, не выдай меня. Тебе можно сказать, не выдашь? Ну вот, говоришь — не выдашь, хорошо. А я тебе говорю: я твою маму этой ночью приду и зарежу! Ну? Ах, стой, мы прошли.
Башкин круто повернул назад, толкнул стеклянную парадную дверь.
На лестнице было совсем тихо после улицы. Башкин мягко ступал мокрыми калошами по мраморным ступенькам, он шел, наклонясь вперед, и лицо его было вровень с Колиным.
— Ну? — спросил Башкин, глубоко дыша. — Донес бы? На меня вот донес бы? Ну, папе сказал бы, все равно. А? Сказал бы? Коля молчал.
— Может быть, даже в полицию побежал бы? Если б я сказал бы: вот сейчас пойду убивать? Побежал бы? Да? Со всех ног? Правда ведь!
Они стояли на площадке лестницы. Длинное окно с цветными стеклами синим цветом окрасило лицо Башкина.
Коля глядел на него и не мог сказать ни слова.
— Ну? Да или нет? Ты головой мотни: да или нет.
Коля не двигался.
— Так, значит, ты так вот и дал бы свою маму зарезать, — раздраженно сказал Башкин, — да? Коля затряс головой.
— Ну конечно, нет! — Башкин побежал по лестнице. — Значит, донес бы, и больше никаких разговоров.
Башкин на верхней площадке открывал своим ключом дверь.
— Донес бы значит, безо всяких разговоров и со всех ног, — и Башкин толкнул дверь. — Входи и направо.
— А вы? — спросил Коля. Башкин снимал калоши.
— И я, и я войду, — говорил Башкин довольным голосом.
— Нет, — сказал Коля, — я насчет того…
— Ты, может быть, боишься, что я про твою казну расскажу? — И Башкин шаловливо трепал Колин затылок. — Снимай, снимай шинель!
Коля медленно стягивал рукава и, не глядя на Башкина, спросил вразбивку:
— Нет, а вот… если так… как говорили, резать кто-нибудь. Башкин тер руки, он быстро ходил по ковру, наклоняясь при каждом шаге.
— Да что ты говоришь, — возбужденным тонким голосом выкрикивал Башкин, — что там маму! Маму — это что! А просто товарища ты, думаешь, не выдал бы?
И он на минуту остановился и глянул на Колю.
— Ого, брат! — снова заходил Башкин. — Пусть даже ерунда какая-нибудь, плевательная… да, да, — ну, плюнул товарищ, просто плюнул, куда н надо. А ты видел. Тебя позвали. Говори!
Башкин стал и топнул.
— Ты молчать? Из гимназии выкинем! Говори! — Башкин, нагнувшись, шагнул к Коле и сделал злые глаза. Коля улыбнулся представлению.
— Что? Ты молчать? — Башкин огромным червем показался Коле, и он не мог наверно решить, взаправду он нагнулся и лицо стало не свое, или нарочно и надо смеяться.
Он попробовал хихикнуть.
— Что? Хихикать? Хи-хи-кать! — полураскрыв рот, совсем новыми, чужими глазами въедался Башкин в Колю и приседал все ниже, крался, неловко, как складной, коленчатый. — А вот если я тебя здесь сейчас… когда никого тут нет… я с тобой, знаешь… знаешь, что сделаю…
Коле стало казаться, что Башкин сумасшедший, что в самом деле он все может. Коля кривил с усилием губы в улыбку и пятился к двери.
— Стой! — вдруг визгнул Башкин и прянул к Коле. И Коля визгнул, сам того не ждав. Башкин липкими, костлявыми пальцами отвел Колину руку.
— Думаешь, шуточки, — хрипел Башкин в самое лицо Коле. — Шуточки? А ты знаешь, что сейчас будет? — и Башкин медленно стал заворачивать назад Колину руку.
Коля все еще не знал, наверно ли всерьез и можно ли драться. Он взглянул в глаза Башкину и совсем, совсем не узнал, кто это. Комната была незнакомая, и оттого еще незнакомее и страшнее казалось лицо, страшнее, чем боль в плече. Коля не давал другую руку, но Башкин вцепился. Коля в ужасе хотел только что брыкнуть ногой, но Башкин повалил его спиной на кровать, больно перегнул хребет о железо. Он держал Колю и медленно приближал свое лицо, и чем ближе, — оно становилось все яростней и страшнее; казалось, что копится, копится и сейчас самое ужасное, последнее вырвется оттуда.