Виктор Вавич
Шрифт:
— Пройдите, — сказала горничная, глядя в пол. Виктор шагнул неслышным шагом.
— Ноги оботрите, как же так и идете.
Виктор вернулся, и горничная глядела, как он тер ноги. Стыдно уж больше тереть. А горничная не подымала глаз.
Виктор сильно мазнул еще по разу подошвой и чувствовал, что краснеет.
Виктор шагнул с половика и, не глядя на горничную, пошел, оглядывая стены коридора; горничная затопала впереди. По коридору, дальше, дальше. Вот дверь налево. И боком глаза Виктор успел увидать генерала: он, с салфеткой у горла, сидел перед тарелкой. Блеснул никелированный кофейник с важным носом. Горничная толкнула дверь. В просторной кухне за самоваром толстая кухарка дула в блюдечко.
— Обождите, позовут.
Горничная вскинула головой и хлопнула глазами. Виктор топнул два шага по кухне. Глянул на расписные часы с гирями. Нахмурился. И снова потоптался.
— Садитесь, настоитесь.
Кухарка обтерла передником табурет и поставила среди кухни. Виктор кивнул головой и деловитой рукой открыл портфель.
— Гордиться нечего, — сказала кухарка. Отхлебнула чаю. — У генерала… — и поставила звонко блюдце. Через минуту услыхал Виктор сухие каблуки с тупым звоном. Дверь распахнулась. С салфеткой в руке стоял на пороге старичок с квадратной седой бородкой.
— Это чего пожаловал? — крикнул генерал, маленькими глазками замахнулся на Виктора. Виктор взял под козырек.
— Пристав прислал доложить вашему превосходительству насчет дознания, насчет водки… продажи напитков, согласно заявления вашего превосходительства.
— Ну! — крикнул генерал и посторонился: горничная, глядя в пол, важно внесла посуду.
— Произвел дознание, ваше превосходительство. — И Виктор полез в портфель.
— Меры! — откусил слово генерал. — Меры взяты?
— Не обнаружено! — встрепенулся Виктор, еще тверже повторил: — Не обнаружено! Дознанием!
— Меры? Ме-ры, я спрашиваю, — генерал ступил вперед и тряс салфеткой перед носом Виктора. — Меры? Русским языком спрашиваю. Оглох? Или ушиблен? Ме-ры-ы?
Виктор затряс головой.
— Так, значит, пусть у меня под носом кабак разводят? Да? Я спрашиваю, — генерал рванул салфетку вниз.
Горничная осторожно перебирала пальчиками ложечки и косилась полуопущенными глазами на Виктора, вся в строгой мине.
— Дознанием… — твердо начал Виктор.
— А вот! А вот! — вдруг покраснел генерал. — А вот, дознаться! Дознаться мне! Сейчас! — он топнул в пол. — Того! Дознаться — кто дураков ко мне присылает? Дураков! Выведи! — он топнул на горничную.
Горничная, чинно шурша платьем, прошла через кухню и отворила клеенчатую дверь. Виктор стоял и глядел в генеральские глаза и ждал удара недвижно.
— Вон! — заорал генерал, как выстрелил.
Виктор не чувствовал пола и как по воздуху прошел в дверь, не своими ногами перебирал ступеньки черной лестницы. Не переводя духу, перешел двор.
Ноги все шли, шли, сами загребали под себя землю, без всякой походки. Только панель видел перед собой Виктор, скобленую, посыпанную горьким песком.
Виктор узнал свою дверь и торопливым пальцем ткнул звонок. Ноги топтались на месте, просились в двери, пока Фроська шлепала бегом по коридору.
Кукиш
«ГРУНЮ, Грунечку, — думал Виктор, — и сейчас все ладно, все будет ладно». Он сдирал, рвал с себя шинель, шашку и сначала не слышал из комнат круглого баска. Шариком перекатывался голос, будто огромный кот, с лошадь, гулко мурлычет на всю квартиру.
— Кажись, что сами-с пожаловали, — расслышал Виктор. — Очень превосходно.
Виктор не знал, чего ждать, и поперхнулся дыханием, вступил в комнату.
Груня глядела с дивана с полуулыбкой, подняв брови, и плотный человек поднялся навстречу. Рыжеватая бородка, знакомая бородка, и под ней в галстуке сиял камень, блестящий жук.
— Простите, мы уж тут с Аграфеной Петровной приятно беседуем. Честь имеем кланяться и с добрым утром. — И человечек поклонился и приложил ладонь под грудь.
— Болотов! — чуть не крикнул Виктор и не мог ничего сказать, кусал меленько зубами воздух. Боком обошел он диванный стол и несколько раз прижал Грунину руку, не целуя.
— Познакомься, — говорила Груня, — познакомься же: Михаил Андреевич Болотов.
— Да мы знакомы-с, — улыбчатым баском прокатил Болотов, — приятно знакомы-с.
— Как же… — начал Виктор. Груня держала его руку. — Как же вы… я говорю…
— Это же одно недоразумение, Виктор Всеволодович, зачем так к сердцу принимать семгу эту? Я уж докладывал супруге вашей. Простое дело. Помилуйте, не звери, не в лесу живем. Вы об нас хлопочете. Видим ведь мы заботу, порядок, чистоту, приятность.
— Позвольте, я не допущу, — хрипнул сухим, шершавым горлом Виктор и кашлял до слез,
— И знаем, всем околотком приятно понимаем, что не допустите и нельзя-с допускать. А ведь разве можно обижать людей? За что, скажите? Мы от души, от приятного чувства, что, наконец, человека перед собой видим, а вы хотите ногой навернуть, уж простите за слово, в морду.
— Я взяток… — и Виктор встал, глотнул сухим ртом, — я взяток… я не генерал…
— Вот то-то и есть, что не генерал. К генералу неж придешь вот так-то? А у вас благодать, благостно. Райское, сказать, гнездо. И хозяюшку взять: роднее хлебушки. Неужто, скажите, нельзя в дом-то такой для новоселья хоть бы, от приятного сердца? Хозяюшке? Цветы, может, приятнее было, да ведь мы попросту, чем богаты…
— Я сейчас, — сказал Виктор и быстро вышел. Он прямо ртом из-под крана в кухне стал сосать воду.
— Да я сейчас чай подам, — говорила над ним Груня. — Фроська, собирай.
Виктор, не отрываясь от крана, махал рукой непонятно, отчаянно. Он вернулся в гостиную и еще из коридора крикнул:
— Вот получайте ваши пять рублей, и расписку, расписку, — и бросил на широком ходу пятерку на стол перед Болотовым.
Болотов глядел в пол. И Груня с масленкой в руке в дверях из столовой: