Виктор Вавич

Житков Борис Степанович

— Мы ее, а она нас. А ананас! — приговаривал Жуйкин, кидая карту.

Груня подошла, положила Виктору руку на погон. Но Виктор круто повернулся к столу, наклонился над картами, увернул плечо.

— А это собака? — и открыл карты. И глотал, глотал холодное пиво.

Было половина второго, когда Виктор повернул два раза ключ за гостями и вошел в кабинет. Он слышал, как за дверьми Груня звякала, убирала со стола. Виктор прошел по комнате два раза из угла в угол. Услыхал, как пачкой ножики, вилки бросила Груня

на стол и вот отворила дверь. Виктор пошел, чтоб быть спиной к двери.

— Витя, миленький! — всей грудью шепнула Груня, обошла, взяла за плечи.

Виктор зло глянул ей в глаза и стал, нахмурясь, глядеть на папироску.

— Ты из-за семги? — Груня глядела, распялив веки, Виктору в опущенные глаза. — Родной мой! Витенька мой родной! Ты не хотел!

Виктор повернулся, шагнул:

— Я знаю, что мне делать, — швырнул окурок в угол.

— Витенька, так ведь как же! Мальчик принес. Я ведь думала — ты прислал. Радовалась. Он так и сказал — надзиратель велели передать. Витенька!

— Вон! — заорал Виктор на всю квартиру. — Вон его, мерзавца, гнать, вон! В три шеи сукина сына. К черту! — и так топнул ногой, что зазвенело на столе. — К чертям собачьим! — и Виктор треснул, что силы, кулаком по столу.

Груня глядела во все глаза. Слышно было из кухни, как осторожно побрякивала, мыла тарелки Фроська.

— Ты понимаешь? Ты по-ни-ма-ешь? — злым шепотом хрипел Виктор. — Понимаешь, что это? Я ему, мерзавцу, морду набью… завтра… в лавке… при всех. Сввволачь ка… кая!

— Зачем? Зачем? — говорила Груня. И вдруг засмеялась. — Да там три фунта, три с половиной через силу, семги этой, ну, пять с полтиной. Заплатим пять с полтиной. Я свешу, не больше полфунта съели, я сейчас! — И Груня хотела уж бежать.

— Грушенька, — крикнул, давясь, Виктор, — милая. Груня метнулась к Виктору, наспех попала поцелуем в бровь и крикнула уж из коридора:

— Стой, стой, я сюда принесу, взвесим. Виктор как выдулся весь и тряпкой плюхнул в кресло. Он часто дышал и повторял:

— Грушенька, Грунечка! — И сам не знал, что слезы набежали на глаза — розовым маревом показалась Груня в дверях. По-домашнему звякал безмен о блюдо.

Руки

ЛЕГКИМ, будто даже прозрачным, встал утром Виктор. Бойко печка гудела в углу, и слышно было, как рядом в столовой пузырил самовар. Виктор надевал свежую белую рубашку, прохладную, и смотрел на узорный мороз на окне, пух белый и нежный. Услыхал, как Грунечка поставила чайник на самовар: ручкой, наверно, в рукаве в широком, с кружевом. Заспешил. Терся под краном ледяной водой, запыхавшись.

— Витя! Видел, я тебе рубашку положила, — Грунин голос.

— Да, да! — начерно крикнул Виктор, хотелось скорей начисто, как по белому снегу, подойти, поздравить с днем, всей душой сесть за чай с Грунечкой.

«Грунечка

у меня какая», — думал Виктор. Одернулся, поправил еще раз волосы и вступил в столовую.

Как целый цветник встала навстречу Груня в синем капоте с цветами, с кружевами, и сверху, как солнце над клумбой, Грунина улыбка, и теплые Грунины руки мягко взяли за затылок, и Виктор целовал руки куда мог, куда поспевал, и хотелось, чтоб еще больше, чтоб совсем закутали его руки.

Груня подала стакан, и розовое солнце дернуло по замерзшим стеклам, и розовым светом ожила посуда, розовый пар кокетливо вился над стаканом. На минуту стало совсем тихо, и Виктор держал и не брякал ложкой.

— Ты посмотри, я тебе положила пять рублей в бумажник, — и Груня кивнула подбородком на боковой карман — Виктор застегивал шинель, — за эту, знаешь, — и Груня покосилась на Фроську. А Фроська просовывала под погон портупею.

— Прямо к нему, к каналье, — тряс головой Виктор, — сейчас же, пожалуйте… А ну-ка, милостивый государь, — Виктор съежил брови и сделал на лице «решительность». — Счастливо оставаться, — шаркнул Виктор в дверях и козырнул.

С портфелем под мышкой вышел Виктор на улицу. Дворники скребли панели, и, прыгая через скребки, спешили мимо них гимназисты. В конце улицы, прямо по середине над уходящими рельсами, висело красное солнце, как будто оно вошло в улицу и остановилось от любопытства и радости. И Виктору показалось, что все спешат в конец улицы глядеть солнце. Снег неистово горел, и едко брал за щеки мороз.

Виктор жмурился от света, улыбался и составлял в уме: «Почем у вас семга? Так-с. Потрудитесь немедленно выписать счет на три с половиной фунта… фунта этой рыбы… „вышеупомянутой“ не годится. Этой рыбы», — решил Виктор и завернул за угол.

Солнца не стало.

В магазине все лоснилось прохладной чистотой. Покупателей не было. Старший приказчик снял кожаный картуз, отставя мизинец. Оперся на прилавок почтительно, ожидательно. Виктор кашлянул для голосу и строго сказал:

— Хозяина мне.

— Простите, только вот вышли за товаром-с.

— В этом случае, — и Виктор нахмурился, — напишите счет на семгу, на три с половиной этой рыбы… фунта семги. Немедленно.

— Без хозяина невозможно-с. Свесить прикажете? — и приказчик взялся за нож.

— Вчера ошибочно была получена мною семга, от вас, от Болотова. — Виктор покраснел и сдвинул брови. — Неизвестно, что ли?

— Не упмню-с! — и приказчик пошарил глазами по мраморному прилавку.

— Мной, — крикнул Виктор, — мной! — В это время звякнула входная дверь, а Виктор кричал: — Мной ошибочно не было заплачено за три с половиной фунта вышеупомянутой рыбы! Понял! Получай! Сколько?

Дама в ротонде, вязаный платок на голове, испуганно глядела сбоку на Виктора.