Виктор Вавич
Шрифт:
Виктор чуть не бегом выскочил на улицу, заспешил ногами по тротуару. Городовой топал на полшага за плечом.
— Чего это у них спешка такая, — говорил, запыхавшись Виктор, — загорелось вдруг?
— Да пока все соберутся, поспеете, — городовой пошел рядом, — теперь пятый час, должно. К шести всех, не раньше, сберут.
— Стой! — вдруг крикнул Виктор и стал на месте. — Я ж портфель забыл — на столе. В кабинете у меня. — Виктор сделал шаг назад. — Нет, ты беги, нагонишь меня.
Городовой прихватил рукой шашку и тяжелой рысью побежал в темноту. Виктор шел спешной походкой. Улица была совсем темная. Белесым пятном маячила мостовая. И одни свои шаги слышал Виктор, и в такт позвякивала шашка.
«Теперь он там, — думал Виктор про городового, — наболтает еще, дурак. Сказать было, чтоб молчал, наглухо».
Виктор топнул ногой и стал. Слушал. Достал папиросу, шарил по карманам, не находил спичек и грыз и отрывал, выплевывал картонный мундштук папироски. Хлопнула вдали железная калитка, и зашагал, зашагал. «Не успел, не болтал», — думал Виктор.
— Ну, скорей! — крикнул Виктор в темноту; глухим камнем стукнул голос в улице. Шаги быстро затопали.
— Вот-с, — городовой подавал портфель, — и записочка от супруги. Велели вручить.
Бумажка белела в воздухе. Виктор схватил и сунул в карман шинели.
— Ты там ничего не говорил? — спросил Виктор через минуту.
— Никак нет. Чего же говорить? Нема чего говорить В участке желтым светом горели окна — одни во всей улице. Двое гороовых ходили по панели, и слышно было, как хлопали двери вверху. Виктор остепенил походку и твердым шагом подымался на крыльцо.
На верху лестницы через двор Виктор услышал крик, обрывистый, ругательный. Виктор распахнул дверь. Пристав, прежний помощник, с черными крепкими усами, стоял среди дежурной, весь красный, а перед ним Воронин и еще какой-то новый надзиратель, в очках, замухрышка, и пристав пек их глазами.
— А по-вашему, по-дурацкому, — кричал пристав, — так значит и надо! Да? да? Я спрашиваю! — и пристав топнул ногой, будто гвоздь пяткой заколотил. — В шею всех тогда гнать! Всех нас к чертовой рваной бабушке. Войска! А вы кто? Бабы недомытые? Это что же, полиция, выходит, и караул кричать? — Пристав шагнул было прочь, но вдруг круто повернул назад: — Мне чтоб во! — хриплым шепотом говорил пристав. Он засучил кулак и по очереди подносил в самое лицо и Воронину, и плюгавому. — Во! Мне чтоб во как! — и красный пристав аккуратно подошел к Виктору и под самым носом с судорожной силой потряс кулаком. — Во мне как! Рви вашу тещу — бабушку. Свистоплюи! Всех на свалку! Подобрать мне слюни! — крикнул пристав. — И через пять минут чтоб готово. Марш!
Пристав повернулся и широко затопал в темную канцелярию, к себе в кабинет.
— Тьфу! — плюнул Воронин и выругался матерно. Виктор осторожно подступил:
— А что такое?
— А идите все к чертям собачьим! Тьфу, якори ему в душу, в смерть, в гроб черта-матери… — и Воронин хлопнул за собой дверью. Плюгавый моргал под очками, шевелил губой с рыженьким волосом, он шагнул следом за Ворониным.
— Стойте, — шепотом сказал Виктор, взял его за рукав.
— Да я прикомандированный, — бабьим голосом говорил плюгавый. — Да вот не знаю, выступать, говорит, — и он обиженно кивнул на кабинет пристава, на свет за матовым стеклом. А оттуда вдруг послышалось, как вертят телефонную ручку, и плюгавый быстро распахнул дверь на лестницу.
Виктор шел за ним по лестнице и слышал на ходу:
— В депо вооружились… все с револьверами… солдат бы туда, а он — сами. Пальба там… косят, говорят, прямо.
Они уж входили во двор. В темном дворе глухо гудели люди. Слышно было, как Воронин кричал:
— С резерва всех, всех гони сюда, сукиного сына, гони! гони! всех!
Вавич протолкался через городовых, наглядел, где суетилась серая шинель Воронина, мутно летала среди черных городовых.
— Куда вести? — ловил он Воронина за рукав. — Давай, я построю.
Вдруг Воронин на миг остановился. Он в темноте приглядывался.
— А, ты! Да чего суешься, ты ж откомандирован. В Соборный же. — И Воронин махнул рукой, повернулся. — Выходи, выходи, на мостовой рассчитаешься. Ну, ну, сукиного сына, а ну, жива! Глушков! Глушков! Где?
Плюгавый совался, не поспевал за Ворониным.
— Здесь я, здесь.
— Здесь, здесь, запел тоже рыбьим голосом, — ворчал Воронин.
На мостовой городовые молча строились в две шеренги, и рогатый штык берданки шатался возле каждой головы. С крыльца сбежали еще двое квартальных. Воронин шлепал вдоль черного фронта — глухим голосом считал ряды. Старший городовой черной горой шатался сзади.
Виктор стоял на тротуаре. Он в досаде сверлил панель каблуком. «Эх, мне бы» — и хотелось крикнуть — он даже откашлялся — «по порядку номеров рассчитайсь!.. на первый и второй рассчитайсь!»
Воронин вышел из-за фронта, он шел к крыльцу и стал, повернулся, поглядел на Вавича. Вдруг быстрым шагом подошел вплотную.
— Иди, дурак, домой, иди скорей, сукиного сына, сейчас пристав придет, — зашептал Воронин. — Иди, тут такое будет… и черт его знает.
И Воронин махнул рукой и быстрым шагом зашлепал к крыльцу.
Городовые стояли недвижно, и шепота не слышно было.
Как черный забор стояли черные спины. И стало слышно, как треск лучины: где-то загоралась и затухала стрельба. Среди темной тишины.
Виктор повел плечами. Наверху хлопнули двери, и шевельнулись черные спины. Громко было слышно, как спускались по лестнице.
«Сейчас, сейчас», — подумал Виктор и задышал часто. Шаги стали. Виктор не оборачивался. Прошла секунда.
— А это что за франт? — крепко ударил в воздух голос пристава. — Марш в строй, нечего торчать! Виктор скачком шагнул с тротуара.
— Смирна! — скомандовал пристав. Городовые замерли, придавились друг к другу.
И тонко-тонко звенел вверху в участке в открытую форточку телефонный звонок. Прерывисто, тревожно, требовательно. Все слушали.