Виктор Вавич
Шрифт:
Он рвался и мотал, отбивался головой без шапки. Городовые крутили руки и молча пихали вперед. Один взглянул наверх, увидал Вавича — красный, запыхавшийся, со злобой, с укоризной глянул. И Вавич вдруг сбежал вниз и что было силы вцепился в волоса, в лохмы в самые, ух, накрутил и потянул вверх, как мешок, и все сильней до скрипу сдавливал зубы и вертел в пальцах волосы. Вавич спиной открыл дверь, куда кивали городовые. Каменный коридор и лампочки сверху. Виктор пустил волосы. Человек все еще охал одной сумасшедшей нотой, и в ответ гомон, гам поднялся во всем коридоре,
— Давай, давай! — кричал городовой. — Опять!
Виктор видел, как быстро стали раскатывать шланг, туда к лестнице, тащут на лестницу. Виктор, запыхавшись, глядел, его оттеснили пожарные, толкнули в бок — Виктор огляделся, нашел ворота. Городовой с винтовкой стоял у калитки, он отодвинул засов, выпустил Виктора.
Виктор видал, как на пролетке подкатил толстый помощник пристава, как на ходу соскочил у участка и бегом перебежал панель — шинель нараспашку.
Виктор шагал во весь дух. Не знал еще куда.
Звонок
— ДА, ДА, ДА! Был, — говорил Андрей Степанович. — Был и в тюрьме, был и у полицмейстера. — Андрей Степанович повернулся в углу и опять зашагал.
Анна Григорьевна сидела в кресле, глядела, подняв брови, в темные двери. Она раскачивалась, будто ныли зубы.
— И в двух участках был, — и Тиктин повернулся в другом углу. Санька сидел на диване, локти на коленях, глядел в пол.
— Так надо же… — хрипло вышло у Анны Григорьевны. Санька вскинулся глазами — опять заплачет?
— Надо! — отрезал Тиктин. — Никто и не спорит.
— Семен Петрович, — голос Анны Григорьевны стал тусклый, еле царапал воздух, — пошел, обещал. Я ведь понимаю, не под своим именем.
— Говорили уже двадцать раз, — и Санька ткнул в пепельницу потухшую папироску, встал. — Половина восьмого, черт его дери. Утра половина восьмого!
— Нет, я говорю, — вдруг живей заспешила Анна Григорьевна, — только у товарищей ее можно узнать, и я вспомнила один адрес, только при обыске, попался мне там — Кладбищенская и номер, и Семен Петрович пошел, и вот ничего, ничего, значит, не вышло.
— Какой Семен Петрович? — Санька топнул ногой. — Башкин? Мерзавец… Да как же ты смела? — Санька зло перевернулся на месте. — А черт этакий, идиотство это же…
— Ну а что же делать? — Анна Григорьевна вскочила с кресла, она сцепила руки, трясла их у подбородка. — Что делать? — она подступала к Саньке.
— Башкиным адреса говорить? — орал Санька, и губы заплетались от ярости. — Да? А ну вас к черту! — Санька вышел и ударил за собой дверью. Загудел рояль.
Анна Григорьевна смотрела в двери, держала еще сплетенные пальцы перед собою. Андрей Степанович секунду стоял и вдруг топнул резким шагом к двери.
— Андрей! — и Анна Григорьевна вцепилась ему в руку, повисла и покатилась на пол.
— Санька! — крикнул Андрей Степанович высокой нотой. Санька распахнул двери.
— Бери! — скомандовал Санька. Он подымал мать под руки, мотал головой, чтоб отец подхватывал под колени.
Санька тревожными руками перебирал флаконы на туалете. Андрей Степанович подсовывал жене под ноги подушки.
— Голову… возможно ниже. Возможно ниже… — повторял Андрей Степанович, запыхавшись, — и приток свежего воздуха… свежего воздуха.
— Так и открой форточку! — сердито сказал Санька. Андрей Степанович вдруг вскинул голову.
— Довел! — и крепким пальцем показал на Анну Григорьевну.
— Не ссорьтесь! — оба вздрогнули, глядели на старуху.
Андрей Степанович слышал, как прошлепала босиком прислуга, он сказал, чтоб моментально самовар — во всяком случае горячая вода понадобится — несомненно… Бутылки к ногам… Сама уже что-то шепчет Дуняше. Андрей Степанович ушел в кабинет скрутить папиросу. Он слышал — идет Санька. Вошел. Андрей Степанович не оглянулся, крутил у стола папиросу.
— Легче ей, — устало сказал Санька, — капли там ее нашли, она там с Дуняшей. Раздевается.
— Угым… — промычал Андрей Степанович. Он слышал, как Санька сел в кресло.
— Чего ты злишься-то?
— Хорош! — обрезал Андрей Степанович. В кабинете было полутемно, только свет из гостиной тупым квадратом стоял на столе.
— Да брось! Все равно идиотство. — Санька чиркнул, закурил.
Андрей Степанович нахмурился.
— Да, — говорил Санька, глядя перед собой, — идиотство от этого хваленого материнского самозабвения. Миллион народу арестовано. Надюшу нашу вдруг, пожар какой, скажите, чтоб уж ничего…
— Пошел вон! — приготовленным голосом раздельно, внятно сказал Тиктин.
— Замечательно… благодарю. — Санька вскочил, вышел. Андрей Степанович прошел через свет и обратно к столу. Остановился, приподнял голову.
— Совершенно правильно, — и Андрей Степанович резко кивнул головой. — Да!
Андрей Степанович нашарил туфли, отдувался, расшнуровывал ботинки. Тихо, но плотно ступал по коридору, уж совсем был у дверей Анны Григорьевны — шепчут, и Санькин голос. Андрей Степанович повернул, плотной походкой пошел назад — глядел твердо перед собой. В окне серело, и Андрей Степанович потянул за шнурок шторы и вздрогнул, — как будто потянул за звонок, — в передней звонили. Андрей Степанович выпустил штору. Вышел в коридор. Дуня с кухонной лампой шла к дверям.
— Кто? — кричала Дуня и отворила. Андрей Степанович глядел, насторожась. Дуня хлопнула дверью.
— Что такое? — крикнул Андрей Степанович. Дуня молча шла к нему. Андрей Степанович ждал, нахмурясь, весь назад.
— Газетчик вроде, — и Дуня протягивала листок. Андрей Степанович весь подался вперед.
— Что? — шепотом говорил Андрей Степанович. Он осторожно взял листок и сбивчивыми ногами вошел в гостиную — к лампе, накинул пенсне. Он слышал, как шагал Санька, быстро, громко. Андрей Степанович взял лампу, прошел в кабинет, толкнул дверь.