Виктор! Виктор! Свободное падение
Шрифт:
Хотя он и настроился справиться с холодом, но это оказалось нестерпимо. Вода не может быть намного ниже нуля. Он оттолкнулся и поплыл чем-то вроде кроля. Но рюкзак тут же набряк и камнем потянул его вниз, он едва мог высунуть голову. Он с ужасом понял, что тонет. Назад! Скорей назад! Он махал и колошматил по воде руками и, почувствовав ногами дно, рванул к скале. Господи Боже, как же хочется выбраться отсюда, дойти до дороги и укрыться в теплой машине! Нельзя. Наверно, там уже тянутся к мачте солдаты. Надо попробовать еще раз — никакого другого выхода нет.
Рюкзак, подумал он. Просто пудовый. Дрожащими руками отстегнул клапан. Елкин корень, инструмент! Еще б тут не потонуть. Клацая зубами, он выкинул в канал разводной ключ, кусачки, плоскогубцы. Туда же отправился бинокль. И телевик.
Не хватало фотоаппарата. Он лежит на заднем сиденье машины. Вместе с отснятой пленкой. Остается только надеяться, что подлодка зафиксировала все необходимое. Рано или поздно полиция выяснит, что аппарат принадлежит Ествику, но это уже не играет никакой роли. Даже не страшно, если он забыл в машине что-нибудь, что расскажет полиции о том, что машиной пользовался русский шпион. Нет, в чемодане нет ни нитки советской. В худшем случае они сообразят, что под псевдонимом Эйнар Стиген скрывался норвежский предатель, которым бесследно испарился во время пребывания на Фрейе. Если вообще не потоп в проливе. В любом случае он довольно эффектно покинул сцену.
Теперь, с одним передатчиком, рюкзак значительно полегчал. Грибанов снова шагнул в воду, в мокрый раздирающий холод. Канал не особо глубок, но вброд не перейти. Он плыл что было сил, но чувствовал, что коченеет. Он целил на черный выступ скалы, немного выдававшийся в воду, что могло сократить заплыв на пару метров. Но из-за сильного течения не вышло. Его сносило западнее, причем быстрее, чем он плыл. Прилив или просто ветер? Гребки делались все более хилыми, и он ужаснулся, как быстро тают силы. И рюкзак тянул вниз. Он барахтался, плескался, сердце разрывалось в груди. Мускулы отказывались напрягаться. Ему не удавалось работать ногами в нужном ритме, и он сжался от неизведанного ранее страха — страха, что пришел конец. Этот ужас придал ему сил сделать еще несколько гротескных, судорожных движений, опасно напоминавших панические. Когда он ясно понял, что все кончено, и в последний раз выговорил «Лара», ноги коснулись дна. Он заставил себя сделать еще несколько шагов в отхлынувшей волне и упал в прибой.
Некоторое время он пролежал с одной-единственной мыслью — он жив и жива надежда. Потому что Виктор Иванович Грибанов и не подозревал, что некий художник усмотрел бы в его «высадке» злую иронию — конечно, если б проведал об этом десанте. Русский не знал, что попал на Свартнаккен и находится в бухте, которую Сигурд С. Нурдванг в честь одного происшествия окрестил Свинячьей, поскольку не испытывал особого пиетета к неудавшемуся демаршу русских 1962 года.
Он сжался в позе эмбриона, но это не спасало от холода. Грибанов понимал: надо двигаться, не то он погибнет от переохлаждения.
Но двигаться как раз не получалось. Хоть он дрожал всем телом, хотелось лежать и лежать. Еще чуточку…
Тут сквозь ветер пробился голос. Он с натугой поднял голову, но никого в бухте не увидел. Голос заговорил снова, где-то за спиной или сверху. Радио! Он поднялся на карачки, стащил со спины рюкзак и запустил в него руку. Выловил плавающий в воде передатчик, вытянул его наверх, нажал на кнопку «сообщение» и высунул антенну.
— Да, да! — завопил он. Как ни фантастически это звучит, но радио работало.
— Гондола расчехлена. Настройся на семь с половиной мегагерц, это прямая связь с командой.
Грибанов сгреб радио в охапку. Белыми занемевшими пальцами покрутил ручку настройки. На 7,5 послышался глухой шум, похожий на завывания ветра.
— РТ, это КТ…, — ни о каком пароле не договаривались.
— Виктор?
— Да… Жмите сюда!
— Мы уже в пути. Минут через сорок заберем тебя, если ты никуда не денешься.
— Я на месте!
— Как там у тебя?
— Плоский холм. Черная гора. Черная как сажа.
— Держись у самой воды. Во что ты одет?
— Серо-зеленая куртка.
— Когда мы подойдем ближе, сбацай казачок, чтоб мы тебя увидели. Мы тебе скажем, когда.
— Хорошо.
— Море слишком крутит, нам трудно пользоваться перископом. Возможно, Виктор, тебе придется одолеть несколько метров вплавь.
— С удовольствием.
И он не кривил душой. Он готов был на все, лишь бы его взяли на лодку. Ожившее радио вернуло ему мужество. Теперь осталось только перебраться на ту сторону холма. Он вылил из рюкзака воду и положил радио обратно. Потом поднялся на ноги и приступил.
Ветер тут же едва не опрокинул его, вмазав ему со злобным превосходством. Ковыляя дальше нетвердой походкой алкоголика, он наконец услышал грохот прибоя. Штормовые порывы, видимо, налетали сзади, и ветер был с берега, но все-таки отдельные волны бились о холм. Сквозь адскую пену там что-то стонало и охало, изредка переходя в истошный визг. Справится ли гондола с таким штормом? Грибанов старался бежать, чтобы не поддаться парализующему холоду. На той, морской, стороне он наверняка найдет, где укрыться до появления гондолы.
Вот он у цели. Перед ним неширокая расселина. Бухта. Спокойный залив. В такой ситуации он и не мечтал о подобном везении. Здесь гондола сможет подойти к самому берегу, так что ему не придется плыть. В нем снова загорелась надежда.
На радостях он потерял осторожность. Как раз когда он увидел причаленную к берегу моторку, сильный порыв ветра нагнал его. И нещадно завалил вперед. Грибанов оступился и потерял равновесие. Он успел сгруппироваться, чтоб не так сильно покалечиться о гору при падении. И, как куль, скатился по отвесной круче. Сознания он не потерял, но когда ему через некоторое время удалось вновь принять вертикальное положение, в голове оказалось гулко и пусто. И уже совершенно в потустороннем состоянии он обнаружил дверь в каменной стене и почуял запах горящих дров.
Лодка и дом! Теплый дом. И в нем люди. Он не мог напороться на большее искушение. И на большую опасность.
Он был уверен, что забрался на край света и впереди только море. Насколько он помнил, ни на одной карте этот дом не обозначен. Он присмотрелся и понял, что дом на самом деле — просто лачуга. В ней не может жить больше двух человек, скорей всего, какой-нибудь сумасшедший рыбак. Слышал ли он шум? По крайней мере, никто не высовывается. Значит, выбор за ним. Но решать надо быстро. Можно вернуться на скалы и ждать гондолу там. Но выдержит ли он по крайней мере полчаса на таком ветродуе? Или укрыться в доме, согреться и, может, даже одолжить сухую одежду? Здесь они наверняка привыкли помогать друг дружке, не задавая лишних вопросов. На крайний случай у него есть пистолет. Теперь уж все одно, если он пришьет еще пару норвежцев — чтоб они не видели, куда он делся. Ведь речь идет о его жизни. Да и живет здесь наверняка недоумок, нормальный человек не селится в таких жутких уединенных местах.