«Виктория»

Инженер Килярчик, вместо того чтобы подняться на поверхность прямо с пятого горизонта, сделав большой крюк, решил осмотреть работы в «заколдованном» квершлаге. [1] Черти, что ли, попутали директора, когда он постановил вести проходку под старыми, завалившимися выработками.

– Там вода! – горячась, доказывал Килярчик.

– Знаю. Но там также прекрасный уголь! – не сдавался директор.

– Двумя горизонтами ниже работает бригада! Если вода прорвется, жизнь людей окажется в опасности.

– Знаю! И возлагаю всю ответственность на вас!

– Гром тебя разрази! – выходя, сквозь стиснутые зубы процедил Килярчик, твердо решив, что берет на себя ответственность и за воду на пятом горизонте, и за людей, которые работали сотней метров ниже, на седьмом.

За несколько недель до этого разговора директор и инженер долго спорили, стоит ли вести проходку в направлении покинутой, затопленной выработки, которая не значилась ни на одной карте; тогда-то и вспомнили про двух самых старых шахтеров-немцев и пригласили их для совета, как выразился директор.

Обоих стариков можно было встретить неподалеку от копра «Виктории»; они не желали уходить на пенсию, хотя, в соответствии с «Хартией шахтера», имели на это право. Старики объясняли, что сжились с шахтой, и es soll der Kuckuck holen, [2] если бы им пришлось прозябать дома. Сейчас эти два ветерана, путая польские и немецкие слова, рассказывали, что, действительно, когда-то в тех местах была шахта, но, soll es der Kuckuck holen, еще до первой мировой войны ее затопила вода, и все пошло к чертовой матери. Шахтеры едва успели спастись. Как называлась шахта? Es soll der Kuckuck holen с таким названием! «Готтессеген» – вот как она называлась, самое что ни на есть дурацкое название, ибо ее следовало бы назвать «Тейфельсрахе»!..

– Или «Тейфельсрахен»! – подхватил второй шахтер.

– А что значит: «Готтессеген», «Тейфельсрахе» и «Тейфельсрахен»? – поинтересовался директор у Килярчика. Инженер был родом из окрестностей Карвины и говорил по-немецки, а ругаясь, употреблял на чешский манер «громы» вместо силезских «перунов».

– Официально шахта называлась «Благословение божье»…

– Немного похоже на название нашей шахты «Божьи дары»?

– Да, похоже. Два других – игра слов, насмешка: либо «Дьявольская месть», либо «Дьявольское логово», – объяснил Килярчик и взглянул на шахтеров. Те стояли, небрежно опершись о выступ оконной ниши, покуривали трубки и молча слушали, как директор с инженером переговаривались по-польски. Они поняли только то, что в разговоре упоминался дьявол. У одного из них, Рихарда Барнитцке с лукаво прищуренными глазами, на лице было написано, что он балагур; другой, Ганс Гроссман, походил на мокрую курицу – стоял согбенный, с покорным, почтительным видом, казалось, он не в состоянии слова вымолвить. Временами его высохшее личико с топорщившимися редкими рыжими усиками и носом картошкой приобретало плаксивое выражение, что придавало ему сходство с мордой тюленя. Но в широко расставленных глазах – серых и хитрых – сверкали затаенные искорки.

Килярчик любил поговорить с этими стариками.

– Расскажите-ка мне про вашего Эрдгайста! – не раз просил он, встречая их у платформы, где они выгружали из вагонов крепежные стойки.

Барнитцке и Гроссман рассказывали небылицы про валбжихского духа Скарбника, по-немецки Эрдгайста. Старики плели несусветное, загибали пальцы, считая, сколько раз каждый из них встречал духа в шахте «Готтессеген», где это было и что случилось потом… Подобная встреча всегда предвещала что-нибудь недоброе. Старики расписывали, как дух выглядел, рассказывали, что у него белая борода, а лампочка горит красным светом, и будто он с ними разговаривал.

– Он по-немецки говорил? – интересовался Килярчик.

– Ясное дело, по-немецки! Иначе он не умел, да и нужды не было, потому что это немецкий дух и здесь были только немцы! – с готовностью объяснял Гроссман, тоном давая понять, что оскорблен

– Это Эрдгайст затопил «Готтессеген», – подхватил Барнитцке и локтем толкнул приятеля в бок «Bl"oder Hund, [3] слишком он много болтает!..

– Кто затопил?

– Эрдгайст!..

– Ara! A сам он не утонул?

Красивое, мужественное лицо Килярчика с правильными чертами и хищной улыбкой было серьезно и сосредоточенно. При взгляде на него никому бы в голову не пришло, что инженера забавляют суеверные россказни стариков.

– Эрдгайст не утонул! Он сидит в завалах на «Готтессеген»! – негромко сказал Гроссман.

– Что же он там делает?

– Размышляет, как затопить «Викторию»!

– Зря время теряет, все равно ничего не придумает! – насмешливо сказал Килярчик.

– Хо-хо! – оживился Гроссман. – У немцев шахту затопил, а у поляков не затопит! Хо-хо!.. – и сплюнул далеко в сторону.

Килярчику не понравилась такая похвальба. И он очень спокойно, так, словно интересовался, сколько вагонов они выгрузили на платформе, спросил:

– Вы не любите поляков? – И зубы его хищно сверкнули в едва заметной усмешке. Гроссман, заметив эту усмешку, уклончиво произнес:

– Моя семья уехала в рейх. Я один тут остался…

– А почему вы не уехали?

– Сжился с «Готтессеген», а потом – о «Викторией»…

– Na, schon recht! [4] Gl"uck auf! [5] – холодно простился с ними Килярчик.

– Gl"uck auf, Herr инженер! – поспешно ответили старики.

Это неприятное открытие не изменило, однако, отношения Килярчика к немецким шахтерам. Он даже ощутил нечто вроде сочувствия. Инженер попытался представить себя на месте старого, всеми покинутого Гроссмана и пришел к выводу, что старик – несчастный человек, который любит шахту больше, нежели свою семью. Сейчас он как бы на распутье и, видимо, втайне мечтает о возвращении в Валбжих «своих». Если бы на его месте оказался Килярчик, то, вероятно, думал бы точно так же и мечтал бы о возвращении близких.

Все эти мысли оставили его, когда он вышел из клети на пятом горизонте в слепом стволе и поравнялся с насосной камерой. Камера с арочным сводом и низким входом была вырублена в монолите и обетонирована. Там работал электрический насос, издававший тонкое вибрирующее и в общем приятное жужжание. Килярчик углубился в квершлаг, который вел к вспомогательному стволу «Лешек». Это был самый длинный квершлаг во всем валбжихском бассейне, протяженностью свыше трех километров. В глубоком сточном желобе булькала и плескалась вода. Это напомнило Килярчику об угрозе Гроссмана. Скарбник затопил при немцах шахту «Готтессеген», а теперь готовится затопить польскую «Викторию». Не затопит!.. После долгого совещания с директором и председателем Центрального горнодобывающего управления Килярчик обдумал план, который должен был оградить шахту от этой опасности. Из рассказов Барнитцке и Гроссмана ему было известно, что выработки шахты «Готтессеген» находятся примерно на сто с лишним метров выше квершлага на пятом горизонте «Виктории». Не точно над ними, а где-то далеко в стороне. Но черт ведает, где именно! Если бы знать наверняка, ни к чему было бы сейчас вести вслепую проходку «заколдованного» кваршлага. Килярчику было известно, что порода там состояла из водопроницаемого глинистого сланца, и вода, скопившаяся в выработках «Готтессеген», могла просочиться сквозь породу. И сейчас она, возможно, затаилась где-то на высоте пятого горизонта, зловещая, черная, примолкшая, готовая внезапно, с ревом хлынуть в штреки «Виктории».