Вильгельм I и нормандское завоевание Англии
Шрифт:
Часто ошибочно считают, будто значительные события происходят вследствие значительных причин, будто великие завоевания обязательно являются результатом великих сражений и будто выдающиеся достижения должны совершаться выдающимися людьми. Однако в нашем случае главную роль сыграла скорее замечательная удача Вильгельма, чем его гений. Изучая жизнь этого рыцаря, севшего на королевский трон, мы должны представить себе особенности феодальной культуры XI в. и проследить за тем, как происходило ее внедрение в Англии после нормандского завоевания и какое влияние она оказала на местное общество, пустив корни на этом острове, являвшемся очагом древней цивилизации. В основном мы будем говорить о войне и о социальной структуре воинского сословия, а также об обществе, придавашем огромное значение религии. Верхний слой этого общества составляли аристократия ( bellatores— «сражающиеся») и духовенство ( oratores— «молящиеся»), а низшее положение занимали крестьяне ( laboratores— «трудящиеся»), которые производили блага, за счет которых прочие сословия могли позволить себе предаваться менее общественно полезным занятиям. Кроме того, наше повествование может дать определенное представление о самой эпохе, поскольку люди XI в. изображаются хронистами в самых общих чертах. Если они и появляются на страницах хроник, то скорее в виде типажей, чем живых людей из плоти и крови, а если их действиям приписывают мотивы (а это бывает редко), то относят их за счет простейших эмоций. Цитируемые источниками слова героев редко внушают доверие, а их мысли остаются для нас сокрытыми. Вот почему письменно зафиксированные поступки этих людей часто нельзя объяснить — разве что постараться воспроизвести все это в воображении, что, при отсутствии доказательств, больше подходит для романа, чем для исторического труда. Однако, хоть мы и не можем проникнуть во внутренний мир современников Вильгельма и полностью осознать причины, побуждавшие их совершать деяния, прославленные потомками, не стоит думать, будто перед нами кукольный театр. Сочинения Ансельма Кентерберийского свидетельствуют, что люди были способны на самые проницательные размышления, а замысловатый характер дипломатических отношений показывает, что правители часто вели искусную политическую игру. Историк может лишь создать свою собственную картину, опираясь на факты, отобранные и обобщенные благодаря знаниям и опыту. Читатель же вправе дать волю своему воображению.
Глава I
МОЛОДОСТЬ ВИЛЬГЕЛЬМА (1027–64 гг.)
В 1027 или 1028 г. Герлева, младшая дочь скорняка Фулберта, зажиточного фалезского горожанина, родила сына. Она стала любовницей Роберта, младшего сына графа Ричарда II Нормандского, в те времена, когда тот управлял графством Иемуа под началом своего старшего брата Ричарда III, занимавшего нормандский престол крайне недолгий срок. От Роберта Герлева родила двоих детей — уже упомянутого нами сына, названного Вильгельмом, и дочь Аделаиду.
Нормандцы были крайне безнравственными в межполовых связях даже по меркам того времени. Христианского брака, с его обязательствами и надзором со стороны церкви, они часто избегали, отдавая предпочтение браку скандинавского типа — союзу, который заключался без благословения церкви и мог либо оставаться в силе, либо быть отмененным, если в государственных интересах необходимо было вступить в брак по христианскому обряду. Иметь конкубину в то время также было обычным делом. Со строго церковной точки зрения законнорожденность многих представителей правящей династии в Нормандии вызывала серьезные сомнения. Однако общество не пожелало относиться к детям Роберта и Герлевы со своей обычной терпимостью. Вильгельма так часто называли бастардом ( nothus, bastardus), что это прозвище стало почти фамилией. Столь презрительное отношение было обусловлено несколькими причинами. В 1034 г., перед тем как отправиться в паломничество, Роберт, по-видимому, решил обеспечить будущее Герлевы, выдав ее замуж за своего вассала Герлуина, виконта Контевиля. Если к тому времени Роберт уже успел жениться на Эстрид, сестре короля Англии Кнута, а то и развестись с нею, то он действительно вряд ли мог сделать для Герлевы что-то большее. Так или иначе, его поступок как бы официально закрепил за ней статус конкубины, да еще в такое время, когда церковь все ожесточеннее противодействовала любым внебрачным отношениям. К 1028 г. некоторые священнослужители уже не стеснялись в выражениях: Вильгельм был бастардом, и слово nothusподходило к нему как нельзя лучше, так как, согласно энциклопедии Исидора Севильского «Этимологии» (кн. I, гл. VII), оно означает того, кто родился от союза людей неравного положения. Кроме того, большинство членов правящего рода были разочарованы и рассержены, узнав, что граф Роберт объявил Вильгельма своим наследником. Мальчик был бастардом и в их глазах, и их презрение можно понять. Герлева носила благородное германское имя: ее тезка, например, вышла замуж за Роберта, архиепископа Руанского и графа Эвре, приходившегося дядей отцу Вильгельма. Однако в среде молодой нормандской аристократии уже становилось все заметнее социальное расслоение, и поэтому непрестанное подчеркивание незаконнорожденности Вильгельма входило в интересы других претендентов на графский престол.
Однако Вильгельм не был рожден просто от случайной связи и поэтому мог сблизиться с родственниками своей матери и особенно со своими сводными братьями Одоном и Робертом. Когда Вильгельм собрался жениться, граф Болдуин, отец его невесты, Матильды Фландрской, вверил ее заботам Герлевы и Герлуина, а их младший сын Роберт, граф Мортенский, богатый английский феодал, находился возле Вильгельма, когда тот лежал на смертном одре.
Вильгельм родился примерно в то же время, когда его отец унаследовал все Нормандское герцогство после смерти Ричарда III. Хронология описываемых нами событий точно не известна и не вполне достоверна, однако, по-видимому, больше свидетельств говорит в пользу того, что вступление Роберта на престол пришлось на 1027 г., а рождение Вильгельма — на 1028 г. Если это правда, то Вильгельм обладал одним существенным преимуществом, которое он мог противопоставить своей незаконнорожденности, ведь по представлениям того времени сын, рожденный во время правления своего отца, обладал правом наследования.
После восьми лет правления Роберт решил совершить паломничество в Иерусалим. Хотя за этот срок ему пришлось столкнуться с заговорами родственников, в общем, он был хорошим правителем. По-видимому, его совесть не отягощали какие-либо особо тяжкие грехи, а слухи, будто он отравил своего брата с целью занять его место, распустили, вероятно, его враги, чтобы поставить под сомнение его благочестие. Паломничество в Иерусалим в начале XI в. было достаточно обычным явлением. Фульк, граф Анжуйский, совершил его по меньшей мере дважды. В 1026 г. в Иерусалим со своей свитой отправился граф Ангулемский. Путешествия были сухопутными — выезжали в начале октября, достигали места назначения в марте и возвращались к концу июня. Отправился в путь и Роберт, однако лучше всего рассматривать этот его поступок только как слегка экстравагантный религиозный жест, который должен был вызвать восхищение, а не удивление.
Хотя большинство паломников благополучно возвращались из странствий, путь был отнюдь не безопасным, и считалось благоразумным предварительно составить завещание. Свои распоряжения на будущее оставил и Роберт. Он убедил нормандских баронов принять в качестве наследника своего единственного сына, бастарда Вильгельма, которому на то время было семь или восемь лет, и добился поддержки в этом со стороны своего сюзерена — Генриха I, короля Франции. Хотя это решение, вероятно, воспринималось всеми как временное — так как Роберт вполне еще мог заключить подобающий брачный союз и произвести на свет законного наследника, — оно оказалось окончательным и не подлежащим изменению, когда в июне 1035 г. граф скончался на обратном пути из Иерусалима. Выехав из Святой земли, он, не добравшись до Константинополя, умер в Никее, где и был похоронен своими спутниками в церкви Св. Марии. Согласно Вильяму Мальмсберийскому, на закате жизни король Вильгельм послал в Никею своих людей, чтобы те привезли тело его отца, но когда в Апулии их застала врасплох весть о смерти господина, они там же и захоронили останки Роберта.
Хотя люди, жившие в феодальном обществе, и устали от сильной руки власть имущих, мысль о правлении ребенка также не вызывала у них восторга. Отсутствие необходимости подчиняться имело бы свои плюсы, но обязательно должны были появиться и минусы — неизбежно начались бы массовые волнения и произвол, повысилась бы вероятность внешней угрозы. Кто смог бы защитить слабых от сильных, а все графство — от соседей, вздумай они опустошить страну? Если бы в 1035 г. нашелся какой-нибудь подходящий претендент, взрослый мужчина из правящей династии, вопрос о наследии был бы, безусловно, решен в его пользу. Однако такой кандидатуры не оказалось. Среди многочисленных потомков Ричарда I не было никого, кому не препятствовали бы духовный сан, незаконнорожденность, вассальная зависимость от другого сеньора или неумение заручиться всеобщей поддержкой. Пришлось принять в качестве нового графа Нормандского Вильгельма, и все приготовились к неизбежному ослаблению власти.
Во французское графство, столь неожиданно унаследованное Вильгельмом, входили области на северо-западе Галлии, которые в течение IX–X вв. захватили и населили пришедшие с севера викинги. В 911 г. в городе Сен-Клер-сюр-Эпт король Карл III Простоватый заключил с одним из этих захватчиков — Хрольфом, или Роллоном, очевидно, норвежцем — соглашение, пожаловав ему Руан с его окрестностями, в том числе, вероятно, и земли, клином вдающиеся в междуречье Эпты и Сены. По-видимому, Карл назначил его маркграфом, чтобы тот защищал эту область от других скандинавов. Однако Роллон и его потомки распространили свою власть на все поселения викингов в округе и создали свое феодальное княжество, ставшее могущественной политической силой. Затем, самовольно или получив королевское разрешение, они приняли графский титул, который не только свидетельствовал о сюзеренитете французской короны, но также и узаконивал их собственную власть. В 965 г. в городе Жизоре на Эпте король Лотарь признал власть графа Ричарда I над областями Бессен, Котантен и Авраншен. Таким образом, рубежи Нормандии определились в общих чертах (а точными границы феодальных владений бывали редко) за столетие до Нормандского завоевания Англии. Начинаясь от Ла-Манша на севере, граница тянулась вдоль реки Брель от Э до Омаля, пересекала Эпту, доходила до Сены, затем шла на юго-запад, охватывая Мортань и Алансон, и наконец поворачивала на запад, отделяя Нормандию от Бретани. Графство по своей серповидной форме напоминало вытянутый береговой плацдарм, а также почти совпадало с территорией Второй Лугдунской (Лионской) Галлии ( Lugdunensis Secunda), римской провинции, превратившейся позднее в церковную епархию со столицей в Руане. Возможно, эти древние рубежи облегчили викингам экспансию на этих землях и, несомненно, компенсировали отсутствие видимых естественных границ.
Подобную форму Нормандия сохраняла также из-за давления со стороны соседей. На севере лежало графство Фландрия, граничившее с графством Понтье; на востоке — герцогство Франция, домен королей-Капетингов; на юго-востоке и юге — графства Шартр, Блуа, а также Анжу (с Мэном, за власть над которым велась непрерывная борьба); и, наконец, на юго-западе — Бретань. Не имея на то особых исторических обоснований, графы Нормандии выдвигали притязания на Мэн и Бретань, заявляя, будто они были переданы им во владение французскими королями. Нужно сказать, что путем военного давления и заключения брачных союзов им периодически удавалось вовлекать Бретань в сферу своего влияния; вся эта ситуация весьма напоминает то, как складывались взаимоотношения между английскими королями и Уэльсом. Совершенно другие вопросы возникали в связи с графством Мэн, игравшим важнейшую роль в деле обеспечения безопасности Анжу и честолюбивых замыслах графов Анжуйских.
Таким образом, в отличие от своих соотечественников, поселившихся в Англии, норманны во Франции создали свое небольшое княжество, и хотя после 987 г. границы Нормандии подступили вплотную к жизненно важным королевским владениям, французские короли вовсе не стремились уничтожить это новое феодальное образование. Франция почти полностью состояла из подобных графств и герцогств, и короли требовали от их правителей лишь безусловного выполнения феодальных обязанностей и принесения оммажа. Возможно, граф Нормандии изначально считал себя вассалом французского короля, относившегося к нему как к своему леннику, получившему это графство из его рук. Однако характерной чертой этого периода была, по-видимому, некоторая бессистемность феодальных отношений, и поэтому они, естественно, могли меняться в зависимости от обстоятельств. Очевидно, короли редко требовали от графов чего-то кроме лояльности и военной поддержки, а графам, которые пользовались теми полномочиями, что полагались им по праву (и теми, которые им удалось, подобно прочим крупным феодалам, присвоить сверх того), было позволено назначать виконтов (заместителей графов) и епископов, чеканить свою монету и вершить суд, причем подавать королю апелляцию по вынесенному в графском суде приговору разрешалось лишь в исключительных случаях. Несмотря на свою гордость и фактическую независимость, графы оставались на удивление верными вассалами французских королей. Между ними сложилась даже традиция взаимопомощи в случае необходимости. Со времени прихода к власти короля Гуго Капета в 987 г. и до 1052 г. благодаря союзу, основанному на общих интересах, политические и феодальные отношения короны и Нормандии не оставляли желать ничего лучшего.