Вильгельм Завоеватель

Бордонов Жорж

Однако оставим на время Гарольда, Сейчас мне бы хотелось сказать еще об одной черте характера Вильгельма, помогающей, как мне кажется, лучше понять моего повелителя.

Однажды, когда герцог производил осмотр флота в Певенси, ему сообщили, что к нам в лагерь прибыл какой-то монах от Гарольда. То был первый официальный посланник самозваного короля, и герцог, то ли потехи ради, то ли желая выиграть время на обдумывание ответа, мягко и вкрадчиво заговорил с насмерть перепуганным черноризником, не ведавшим, какая участь его ждет.

— Никто, — молвил наш властелин, выдавая

себя за простого придворного, — не стоит ближе к герцогу Вильгельму, чем я, его верный сенешал. И без моего согласия вам не удастся поговорить с ним. Итак, какова суть вашего послания? Герцог охотно познакомится с ним, но только через меня, потому как нет у него человека ближе, чем я. А потом сможете говорить с ним, сколько душе будет угодно.

После этого герцог держал совет с братьями Одоном и Робером, Фиц-Осберном, Вадаром и другими сеньорами. На другой день он официально, с соблюдением всех церемоний принял бедного монаха.

— Да, я и есть Вильгельм, повелитель нормандцев волею Божьей, — сказал ему он. — Теперь повтори то, что ты говорил мне вчера.

Монах обомлел — ему, видно, не понравилось, что его провели на мякине, и он взял вызывающий тон:

— Ладно же. Слушайте, чего требует от вас мой повелитель король Гарольд. Вы захватили его землю. Ему неведомо, что двигало вами: отвага или безрассудство. Однако он не забыл, что король Эдуард сначала назначил вас наследником английского престола, и в знак того отправил к вам заложников.

— Я отдаю должное хорошей памяти Гарольда. Что дальше?

— Он уверен, королевство принадлежит ему по праву, ибо такова была последняя воля усопшего Эдуарда.

— Но ведь Гарольд дал клятву выполнить его первое волеизъявление.

— С незапамятных времен, когда блаженный Августин, основатель Кентерберийского аббатства, пришел на нашу землю, здесь установился обычай, по которому воля, изъявленная человеком на смертном одре, считается законом. Посему Гарольд требует, чтобы вы покинули землю, принадлежащую ему по закону. А нет — тогда он порвет узы дружбы, что связывают вас обоих, отречется от своих обещаний, и в таком случае, сир Вильгельм, ответственность за разрыв добрых отношений и последствия этого лягут целиком и полностью на вас.

— Это все? — спросил Вильгельм и, после короткого раздумья, прибавил: — Так в чем же дело? Коли нормандцы с англичанами порешат, что королевство принадлежит Гарольду по закону, что ж, пусть правит он, а я уберусь восвояси. Но коли скажут они, что оно мое, пусть Гарольд оставит его мне по-доброму.

— Сир, но как нормандцы смогут договориться с англичанами?

— Пускай Гарольд сам решает — как. Однако если он все же отклонит мое великодушное предложение, а лично я считаю несправедливым обрекать на гибель моих воинов и его, ибо они неповинны в нашем споре, то… — На мгновение Вильгельм умолк, в наступившей тишине было слышно лишь тревожное биение наших сердец, а потом продолжил: — То я готов рискнуть своею собственной головой и оспорить в единоборстве с ним и с оружием в руках право на английский престол, дабы меж нами все было по справедливости!

После этих слов мы на какой-то миг замерли в изумлении! Герцог спросил монаха, согласен ли тот беспрепятственно препроводить к Гарольду его собственного посланника — Витала, святого отца из Фекана. И монах согласился. Тогда герцог даровал

ему коня и богатые ткани.

Виталу, от которого, должен признаться, я многое узнал про Гарольда и про то, о чем собираюсь дальше рассказать, был оказан куда менее радушный прием. И если бы не заступничество графа Герта, оказавшегося во сто крат умнее и учтивее своего коронованного братца, ему и вовсе пришлось бы туго. Но Витал был не робкого десятка. Уверенно и спокойно он подтвердил слова английского монаха, струхнувшего уже при одном только виде своего повелителя, передал Гарольду вызов Вильгельма и смело спросил, согласится ли Гарольд на поединок с Вильгельмом, где главным судьей выступит сам Господь?

Гарольд побледнел и надолго замолчал, словно закоченел.

Витал заговорил снова:

— Сеньор, так какой ответ я должен передать моему повелителю? Соблаговолите наконец понять — этим поединком он хочет уберечь англичан и нормандцев от самых страшных бед.

Гарольд покачал головой, но так ничего и не ответил.

— Сеньор, я вас не тороплю. Переговорите с вашими приближенными и родственниками.

— Нет!

— Сие предложение может показаться невероятным — оно и понятно. И вам надобно хорошенько взвесить все «за» и «против».

— Нет! Мы выступаем в поход!

Он опять умолк и принялся кусать себе губы; глаза его бешено вращались, а пальцы вцепились в изогнутые подлокотники трона из слоновой кости. Потом он прибавил:

— Мы идем навстречу верной победе!

Он грезил наяву, стараясь убедить в своей правоте прежде всего самого себя.

А монах все упорствовал:

— Сеньор, поймите правильно. Герцог не желает проливать кровь воинов ни с нашей, ни с вашей стороны. Он считает, пусть лучше сам Господь рассудит ваш спор, ибо он знает — вы прекрасно владеете и копьем, и мечом, и вдобавок вы моложе!

Наконец, Гарольд, выйдя из себя, обратил глаза к небу и воскликнул:

— Ладно же! Пускай Всевышний рассудит нас по справедливости, но только не в поединке, ибо это опять такая же хитрая ловушка, как тогда в Байе!

Итак, все было сказано и предопределено. Отныне уже ничто не могло остановить ход судьбы. Летописцы могут воскликнуть: «Англия, что поведаем мы твоим потомкам? Что ты потеряла своего короля и оказалась в руках чужеземца? Что сынам твоим выпала жалкая доля — они погибли в жестокой битве и лишились своего наследия?» Нет, не в Байе была решена участь английского народа, а во время беседы Гарольда с монахом Виталом из Феканского аббатства. Смущение и отказ Гарольда ясно говорили: он осознал, что не прав, но пойти на попятную уже не мог. Это было выше его сил!

Глава XVI

НАКАНУНЕ БИТВЫ

Итак, никакие уговоры и увещевания не повлияли на Гарольда. До сей поры герцог Вильгельм уважал своего соперника. Но после того, как тот отказался сразиться в открытом состязании, дабы уберечь тысячи воинов от погибели, а народы от неисчислимых бед, он стал относиться к своему противнику, как к презренному ничтожеству. Тогда-то он и решил прибегнуть к последней уловке, намереваясь посеять раздор в стане врага. Вильгельм, разумеется, никогда не пошел бы на крайний шаг, будь Гарольд благоразумнее. Вскоре англичане узнали, что Папа отлучил от церкви узурпатора и присных его. Нашлись сеньоры, которые засомневались: