Вильгельм Завоеватель

Бордонов Жорж

Это трагическое происшествие запечатлено во фрагменте Байейского полотна под названием «Синий конь». Вот он, проклятый ров, куда попадали кони и люди; они силятся подняться, выбраться наружу — но страшная давка и сумятица не позволяют им сделать это. Там, на дне рва, нашли свою смерть многие нормандские рыцари, храбрейшие из храбрых. Тех, кого не задавили кони, у кого уцелели руки и ноги, — тех добили англичане. Там, на дне рва, оборвалась славная жизнь Эрнуфля де Лэгля, друга моего отца. Это злополучное место мы потом окрестили Рвом дьявола — точнее и не скажешь.

В образовавшейся неразберихе наши было подумали, что из Лондона подоспело подкрепление, и уже повернули назад. Эсташ Булонский,

видать, вконец ополоумев, вдруг велел своим дружинам отступить. И если б не Вильгельм, своей властью остановивший бегущих, наша только зарождавшаяся тогда победа непременно обернулась бы бесславным поражением. У герцога от копья остался лишь обрубок; он безжалостно колотил им по спинам трусов, но так, чтобы не ранить. Эсташ, оголтело ревевший, мгновенно смолк — удар, что получил он меж лопаток, был страшен, изо рта у него хлынула кровь, но он остался жив! Следом за тем герцог пустил вперед конницу, и та, обогнув ров, рассеяла вновь сплотившиеся ряды неприятеля. Уцелевшие англичане побежали в сторону Лондона, однако почти все они полегли по дороге, не успев добраться даже до леса.

Трубы протрубили сбор. Надвигалась ночь, и герцог не хотел, чтобы войско разбрелось по округе. Спешившись, он взял под уздцы коня, четвертого за этот день, и отправился взглянуть на поле битвы. Готье Жиффар, удивившись его беспечности, осторожно заметил:

— Сир, а что, если меж убитых или умирающих врагов затаился один, целый и невредимый? Вдруг он, очертя голову, бросится на вас — чтобы поквитаться за своих? Терять-то ему уже нечего!

— Готье, — ответствовал герцог, — коли Господу будет угодно, чтобы кто-то из англичан отомстил…

Его странные слова многих ввергли в недоумение, каждый почувствовал и понял их по-своему.

— Он знает, — шепнул мне Герар, — ни у кого духу не хватит…

Я же ощутил, как сердце Вильгельма, пытавшегося объять взглядом страшное зрелище, что открылось пред нами, сжалось от неутолимой боли. На западе медленно угасали последние отблески дня. Луна уже озарила холодным светом зловещую картину — и тени растворились. Неоглядное пространство было сплошь усеяно истерзанными, окровавленными телами убитых — у кого не было руки, у кого — ноги, а кто лежал и вовсе обезглавленный, изувеченный до неузнаваемости. А ведь то был цвет нормандского и английского рыцарства! Хотя верно, что всякий тиран и клятвопреступник достоин самой жуткой смерти, а присные его — великого позора, я понимал и глубоко разделял боль, терзавшую моего повелителя. Погибшие, застигнутые врасплох ужасной смертью, еще вчера дышали, жили… Но вот души покинули безжизненную плоть, и лики мертвых застыли в гримасах ужаса и смятения, бессмысленной злобы и ярости. Зрелище потрясло меня, я вдруг ощутил удушье от комка в горле, возникшего вместе со слезами на глазах.

Герцог спросил:

— Что с тобой?

— Я молюсь, мой повелитель. За них… за всех!

Герар ткнул меня в бок. Но герцог ответил как бы в укор ему:

— И я молюсь за них, ибо все они пали в честном бою. И да помилует Господь тех, кто защищал неправое дело.

Отовсюду доносились жалобные стоны и хрипы раненых.

— Пускай же Вадар, — воскликнул Вильгельм, — пошлет людей подобрать несчастных! И пусть их выхаживают, коли возможно будет.

— И англичан, мой повелитель?

— И англичан, но только отдельно от наших. Воистину нет зрелища ужасней: оно разрывает мне сердце.

Время от времени стоны раненых заглушались жутким ржанием бьющихся в предсмертных судорогах лошадей; бедные животные, в агонии перебирая в воздухе ногами, вздымали гривастые головы, смотрели на нас потускневшими, уже незрячими глазами и тут же валились замертво. Но для них мы

сделать ничего не могли.

Далеко-далеко, там, где стоял наш лагерь, мерцали огоньки костров — их слабое свечение радовало и успокаивало нас. Из-за лагерного частокола в ночное небо потянулись струйки дыма — кашевары, видать, уже старались вовсю. Герар, не удержавшись, сказал:

— Эх, с какой бы радостью я сейчас что-нибудь пожевал. А пить как хочется — спасу нет! У меня с самого утра маковой росинки во рту не было — такое со мной впервые.

— Погоди, парень, впереди у тебя такого будет вдосталь, — заметил ему бывалый рыцарь.

При свете факелов, в присутствии всех своих приближенных герцог принялся снимать с себя доспехи. Освободив руку из ремней, он бросил наземь щит, и мы поразились, как он только мог им защищаться: щит был до того изрублен и исколот, что едва не рассыпался на куски. Затем он расстегнул пряжку на поясе и отдал меч кому-то из оруженосцев. Тот извлек его из ножен: клинок оказался сплошь в зазубринах. Потом он снял шлем, весь в трещинах и вмятинах, и кто-то воскликнул:

— О чудо, как он только не раскололся!

Дошел черед до позолоченной кольчуги. В зыбком свете факелов было видно, что шейный обод сильно погнулся, и без помощи герцогу кольчугу было не снять. Мы помогли ему. И опять кто-то произнес:

— Неужто она могла его защитить — просто удивительно!

Изрубленная кольчуга соскользнула на землю, и от нее оторвался капюшон.

Те, кто прежде видел герцога лишь издали — во главе ли войска, или на троне, — теперь могли ближе разглядеть его могучее тело. И снова кто-то изумился, высказав вслух, что подумали все:

— Какая стать! Воистину королевская стать!

Ему вторил другой голос:

— Разве кто-нибудь сравнится с ним? Никто: ни Роланд [48] , ни доблестный Оливье [49] !

И тут вдруг из сотен, нет, тысяч глоток вырвался слитный громогласный победный клич. Герцог попросил тишины и объявил:

— Да, друзья мои, мы победили, и за это в первую голову я хочу поблагодарить ее величество Доблесть, ибо с ее помощью победа досталась нам. Я благодарю всех вас, рыцари, оруженосцы, наемники, добровольцы. Я говорю спасибо и вам, павшие други. Велико наше горе, и никакая радость не способна скрасить его, ибо скорбь по погибшим братьям разрывает сердца наши — еще долго ничто не сможет их утешить.

48

Роланд —легендарный бретонский маркграф, племянник Карла Великого; участник похода Карла в Испанию; в 778 г. погиб в битве с басками в ущелье Ронсеваль. Герой эпоса «Песнь о Роланде».

49

Оливье —бесстрашный странствующий рыцарь, неразлучный спутник и друг Роланда.

Глава XIX

ЭДИТ ЛЕБЕДИНАЯ ШЕЯ

На другой день мы отделили тела наших воинов от останков англичан, и погребли их с почестями. Какой тягостный, горький труд выпал на нашу долю! Почти всех погибших мы захоронили нагими, без кольчуг, потому как они были в большой цене, а убитым отныне без надобности. Сняли мы доспехи и с англичан. Наутро к Вильгельму из Лондона прибыли благородные дамы в сопровождении родни и челяди. Они умоляли герцога позволить им отыскать тела погибших мужей и предать их земле по-христиански. Но тут вмешался непреклонный епископ Одон: