Вилла «Аркадия»
Шрифт:
Он не произнес слов «второй медовый месяц», но Лотти почувствовала, что он имел в виду именно это, и сорвалась:
– Как это на тебя похоже, Джо Бернард!
– Что?
– Никаких обязанностей – вот что. А кто присмотрит за Кейти, пока Камилла на работе? И кто поможет Камилле?
– Ей поможет Хэл. – (Лотти презрительно фыркнула.) – У них теперь все хорошо, любимая. Вспомни, как они ворковали у фрески. Настоящие голубки. Ты сама мне рассказывала.
– Вот-вот, много ты знаешь. Дело в том, что между ними кошка пробежала. Лично я считаю, что он на грани того, чтобы снова ее бросить. Именно поэтому
– Лотти…
– Я собираюсь принять ванну, Джо, и обсуждать это больше не намерена.
Она тяжело поднялась по ступенькам, направляясь в ванную комнату, не понимая, почему слезы так легко подступают к глазам. Уже второй раз за эту неделю.
Шум наполнявшейся ванны не позволил ей услышать шаги Джо по ступеням. Неожиданно возникшая в дверях фигура заставила ее подпрыгнуть.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты не подкрадывался! – завопила она, прикрыв рукой грудь, в ярости, что он застал ее врасплох.
Джо на секунду замер, увидев, что лицо жены залито слезами.
– Я не часто тебе возражаю, Лотти, но теперь я выскажусь.
Лотти уставилась на мужа, заметив, что он стоит прямее, чем обычно, а в голосе его звучит чуть больше уверенности.
– Я поеду путешествовать. После открытия отеля. Закажу билет и объеду вокруг света. Время идет, дело к старости, а я не хочу стареть и чувствовать, что ничего не сделал, ничего не видел. – Он помолчал. – И не важно, поедешь ты со мной или нет. Конечно, я бы предпочел, чтобы ты поехала, но хотя бы раз я поступлю так, как хочу. – Он выдохнул, словно его короткая речь потребовала огромных внутренних усилий. – Вот и все, что я хотел сказать. – Он повернулся, чтобы уйти, оставив свою жену в удивленном молчании. – Крикни, когда захочешь, чтобы я сунул отбивные в гриль.
На пятый вечер Даниель и Дейзи поговорили. Повезли Элли прогуляться на пляж, засунув в коляску и укутав хлопковым одеяльцем, хотя вечер был теплым и безветренным. Дейзи призналась ему, что в последние дни ей трудно ясно мыслить в доме. Он теперь казался ей даже не домом или отелем, а списком проблем, нуждавшихся в решении: оторвавшийся крючок на окне, незакрепленная доска в полу, неисправная розетка, а срок окончания работ неумолимо приближался. На свежем воздухе ее голова пусть медленно, но все-таки прояснялась.
Я ведь этого хотела, думала Дейзи, глядя на них со стороны: красивая молодая пара с прелестным ребенком. Настоящая семья, крепкая, дружная, неповторимая. Засомневавшись, она все-таки взяла его под руку. Он сразу прижал ее к себе, и рука согрелась теплом тел.
А потом Даниель заговорил.
В первый раз он осознал, что с ним что-то не так, когда один из его старых коллег показал фотографию своего ребенка и его прямо распирало от гордости. А Даниель не только не носил с собой фотографии, но и не испытывал десятой части того, что было дано его коллеге.
Как бы это ни было больно, он все-таки признал, что загнан в угол. Угодил в ловушку, но не в собственную. Его красавица-подруга исчезла, а ее место заняли плаксивое бесформенное существо (он так не сказал, но Дейзи поняла, что он имел в виду) и этот вечно орущий ребенок. В его жизни больше не было места красоте и порядку. А без красоты и порядка Даниель не мог существовать. Однажды он глаз не сомкнул, заметив, что картина висит на стене чуть криво. Дейзи проснулась в четыре утра и застала его за перевешиванием картины с помощью двух спиртовых уровней и нескольких кусков бечевки. Но младенцам наплевать на порядок. Им все равно, что их зловоние, шум и пеленки загрязняют маленький рай Даниеля. Им все равно, что своими требованиями они отрывают матерей от больших сильных рук, нуждавшихся в этих женщинах не меньше. Им все равно, в котором часу они вас разбудили или что вам нужно поспать не меньше четырех часов подряд, чтобы потом зарабатывать деньги на жизнь.
– А самое главное, Дейз, тебе не позволено жаловаться. Ты должен просто принимать это и верить каждому, кто твердит: «Дальше будет легче», хотя тебе самому кажется, что с каждым днем становится все труднее, и вместо того, чтобы любить их слепо, ты видишь уродливых орущих троллей и не можешь поверить, что они имеют к тебе какое-то отношение. Если бы я сказал… Если бы я произнес вслух все, что думал в те первые недели, выложил всю правду, то, скорее всего, угодил бы под арест.
Но последней каплей была распашонка. Однажды утром он вошел в гостиную на нетвердых ногах, с затуманенной головой после бессонной ночи и наступил на выброшенную распашонку, которая хлюпнула под ступней. Он сел, поставив испачканную ногу на когда-то чистейший ковер, и понял, что с него хватит.
– Но почему ты ничего не сказал? Почему держал все в себе?
– Потому что видел, что ты не выдержишь. Ты и так едва справлялась. Как бы ты восприняла мои слова, услышав, что отец твоей дочери считает ее большой ошибкой?
– Я бы справилась гораздо лучше, если бы отец моего ребенка не исчез.
Заметив, что Элли уснула в коляске, они опустились на песчаную дюну. Даниель наклонился и подоткнул одеяльце под маленький подбородок.
– Видишь, я теперь знаю это. Я многому научился.
И в ту минуту она его простила. Та неприятная правда, которой он поделился, не вызвала в ней злости. А все потому, что теперь он любил Элли: это было видно в каждом его жесте…
– Мне нужно знать, можем ли мы начать сначала, – сказал он, беря ее за руку. – Мне нужно знать, впустишь ли ты меня обратно в свою жизнь. Можем ли мы забыть прошлое. Мне очень тебя не хватало, Дейз. И малышки тоже.
По пляжу бегал лохматый черный пес, носился восторженно кругами, подпрыгивал и переворачивался в воздухе, ловя деревяшки, выброшенные морем, которые подбрасывал в воздух его хозяин. На песке оставались длинные замысловатые следы. Дейзи наклонилась к Даниелю, и он обнял ее одной рукой.
– Совсем как раньше, – прошептал он ей на ухо.
Дейзи крепче прижалась, стараясь прояснить голову и осознать, что он снова рядом. Стараясь не прислушиваться к внутреннему голосу, твердившему, что не все так просто.
– Идем домой, Дейзи, – сказал он.
Джонс наблюдал, как двое с коляской неторопливо бредут по тропинке вдоль берега, рука мужчины обнимала за плечи девушку, а их ребенок, видимо, спал в коляске, раз его не было видно, и вечернее солнце поблескивало на колесах.