Вилла Рубейн. Остров фарисеев
Шрифт:
— Не так, как должно?.. — тихо повторил Шелтон.
Миссис Деннант окинула его непреклонным, но дружески теплым взглядом своих глаз, которые так напоминали ему глаза зайчихи.
— Видите ли, — продолжала она, — Антония показывала мне некоторые из ваших писем. Ну, так вот: не стоит отрицать, дорогой Дик, что последнее время вы слишком много предавались всяким мыслям.
Шелтон понял, что он был несправедлив к миссис Деннант: она относилась к мыслям так же, как к младшим садовникам, — гнала их прочь, чуть только усматривала в них крайности.
— Боюсь, что это от меня не зависит, — сказал он.
— Мой милый мальчик, вы ничего этим не достигнете… Ну, а теперь я хочу взять с вас обещание, что вы не будете говорить с Антонией на подобные темы.
Шелтон в изумлении поднял брови.
— Вы отлично понимаете, что я хочу сказать, — добавила миссис Деннант.
Шелтону стало ясно, что, попросив миссис Деннант уточнить, какие именно темы она имеет в виду, он нанесет удар по ее представлению о приличиях: было бы жестоко заставить ее выйти за привычные рамки!
И потому он сказал:
— Да, конечно!
К его величайшему удивлению, она вдруг покраснела — трогательно и жалко, как краснеют только немолодые женщины, и сказала, растягивая слова:
— Не говорите с ней о бедных… о всяких преступниках, о браках, — вы писали о свадьбе, помните?
Шелтон молча склонил голову. Инстинкт матери победил: в своем материнском волнении миссис Деннант решилась нарушить светские условности и полностью разъяснила, что именно она подразумевает под опасными темами.
«Неужели она действительно не понимает всей нелепости нашей жизни, подумал Шелтон, — когда один обедает на золоте, а другой отыскивает себе обед в помойной яме; когда супруги продолжают жить вместе, несмотря на полнейший разлад, — pour encourager les autres [73] ; когда люди исповедуют христианскую мораль и в то же время требуют признания только своих прав; когда презирают иностранцев только за то, что они иностранцы; когда возможны войны, когда… да возьмем любую нелепость, любую дикость!»
73
В назидание другим (франц.).
И все же он по справедливости был вынужден признать, что это вполне естественно, поскольку миссис Деннант всю жизнь только и делала, что старалась не замечать нелепости окружающего ее мира.
В эту минуту в дверях показалась улыбающаяся Антония. Она сияла молодостью и весельем, но вид у нее был слегка обиженный, словно она знала, что говорили о ней. Антония села рядом с Шелтоном и принялась его расспрашивать о молодом иностранце, про которого он ей писал; и, глядя в ее глаза, он подумал, что она тоже, возможно, не понимает, как это нелепо, когда один человек покровительствует другому.
— А я думаю, что на самом деле он хороший человек, — сказала она. По-моему, все то, о чем он вам рассказывал, было лишь…
— Хороший! — настороженно перебил Шелтон. — Я не вполне понимаю, что значит это слово.
Глаза ее затуманились: «Ну, как вы можете говорить так, Дик?» казалось, спрашивали они. Шелтон погладил ее по рукаву.
— Расскажите нам о мистере Крокере, — попросила она, не обращая внимания на его ласку.
— Он помешанный, — сказал Шелтон.
— Помешанный? Но, судя по вашим письмам, он просто прелесть.
— Так оно я есть, — устыдившись, подтвердил Шелтон. — Он, конечно, вовсе не сумасшедший, то есть я хочу сказать, что я хотел бы быть хоть наполовину таким сумасшедшим, как он.
— Кто это сумасшедший? — раздался из-за самовара голос миссис Деннант. — Том Крокер? Ах, да! Я ведь знавала его мать, она урожденная Спринджер.
— А он дошел за неделю до Лондона? — спросила Тея, появляясь на пороге с котенком на руках.
— Право, не знаю, — принужден был сознаться Шелтон.
Тея тряхнула головой, отбрасывая волосы со лба.
— Какой же вы тюлень, что не разузнали, — сказала она.
Антония нахмурилась.
— Вы были так добры к этому молодому иностранцу, Дик, — тихо сказала она и, улыбаясь, посмотрела на Шелтона. — Мне очень хотелось бы его увидеть.
Но Шелтон покачал головой.
— А мне кажется, — угрюмо заметил он, — что я сделал для него невероятно мало.
По лицу Антонии вновь пробежала тень, словно ей стало холодно от его слов.
— Право, не пойму, что еще вы могли бы для него сделать? — сказала она.
Сердце Шелтона ныло, словно опаленное огнем: желание проникнуть в душевный мир Антонии, смутный страх и смутная боль, ощущение бесплодности всех его усилий владели им, а впереди — ничего, тупик.
ГЛАВА XXI
АНГЛИЧАНЕ
Шелтон уже возвращался в Оксфорд, когда встретил мистера Девианта, ехавшего с прогулки верхом. У отца Антонии, худощавого человека среднего роста, было болезненно-бледное лицо, редкие седые усы, иронически приподнятые брови, а вокруг глаз сеть мелких морщинок. Старая серая куртка со складкой на спине, темные плисовые бриджи, поношенные красновато-коричневые краги и тщательно начищенные штиблеты придавали ему вид несколько обтрепанный, однако не лишенный известного благородства.
— А, Шелтон! — приветливо сказал он своим спокойным голосом. Наконец-то наш пилигрим снова с нами. Вы что, уже уходите?
И, взяв Шелтона под руку, он вызвался проводить его полями до большой дороги.
Они еще ни разу не встречались после помолвки, и Шелтон, волнуясь, старался придумать, что бы такое сказать, хотя бы и самое банальное. Он расправил плечи, откашлялся и искоса посмотрел на мистера Деннанта. Сей джентльмен чопорно шагал рядом; его плисовые бриджи слегка шуршали при ходьбе. Он помахивал желтой складной тросточкой и время от времени ударял ею по крагам, а потом всякий раз насмешливо поглядывал на свои ноги. Он сам был похож на эту тросточку: такой же желтый, тонкий, словно весь складной, с крючковатым носом, так напоминающим ручку его трости.