Вилья на час
Шрифт:
— Кто ты? — спросила я едва слышно, боясь, что любой более сильный звук разорвет грудь, которая невыносимо болела от работающего на пределе сердца.
— Я же сказал — вампир.
Он стоял передо мной на коленях. В брюках, но без пиджака. Как я его и оставила.
— Чего я только не передумала! Ты у меня был и психологом, и актером, и просто сумасшедшим… А оказался всего-навсего вампиром…
— Вот глупая! Я ведь сразу сказал тебе, кто я… И не уставал повторять.
— А я и сейчас не верю, что ты вампир. На черта
Жаль, что пиджак с него я уже сорвала. За плечи не потреплешь. Только обнимешь. И я повисла у него на шее. На груди его было спокойно: и крылья не так давили, и слезы были не видны. А они все бежали и бежали. А я все ждала и ждала ответа от утешавшего меня существа. Кто он?
— Вампир. Встающий из гроба мертвец, пьющий кровь живых. Вампир.
— Ты спишь без гроба. Кровь не пьешь. И даришь крылья тому, кто не способен поднять от мокрой подушки голову. Кто ты?
— Ну, вот, заладила! Я вампир. Я мертвый. Мне нужна живая кровь, чтобы жить. И я не дарил тебе крылья. Ты сама их отрастила!
На смену рыданиям пришел гомерический хохот. Альберт тут же достал откуда-то плащ и укутал меня.
— Согреешься. Станет легче.
Он прижал меня к себе еще сильнее, но я сумела вырваться. Только плащ не скинула. Зубы стучали. Ночь выдалась холодной. Или холод босых ног завладел уже всем телом. Альберт еще раз попытался обнять меня, но я вновь его оттолкнула. В голове шумело. Глаза отказывались смотреть. Я опустила веки. Тьма обступила меня. Кромешная тьма!
— Виктория! — Альберт тряс меня за плечи, и я шаталась в его руках, как неваляшка. — Скидывай крылья! Скорее! Пока ты навечно не застряла между двух миров. Слышишь меня?!
Я слышала, но не могла ничего поделать. Роса, сбитая моими ногами, превратилась на ногтях в иней. Альберт тер мне щеки, руки, ляжки, сдирал с ног лед… Я и пальцем не пошевелила, чтобы помочь. Он, палец, больше не шевелился. Я качнулась и упала.
— Нет, Виктория! Нет!
Альберт бил меня по щекам с перекошенной рожей. Он не был страшен, он был смешон, но губы не сложились в улыбку — они посинели в мертвенном покое.
— Виктория!
Серые влажные глаза становились все больше и больше… Я тонула в их волнах, они подхватили меня и понесли прочь по реке забвения.
— Виктория! — прокатился эхом по черным волнам крик Альберта и замер вдали.
Я последний раз вынырнула, чтобы взглянуть на луну, и зачем-то схватила губами воздух. Он оказался горячим и влажным. Я хватала еще и еще, желая насытиться перед смертью, и он расплавленным золотом лился в ледяной сосуд моего тела, и я закричала от обжигающего жара.
— Тише! Ты даже мертвой не можешь делать это молча?
Я открыла глаза. Серые глаза оставались на прежнем месте. Лицо в лицо. Плечи в плечи. Грудь в грудь! Что?!
Я попыталась скинуть с себя Альберта, но только лишь оказалась сверху с расправленными крыльями, закрывшими наши тела от любопытной луны.
— Как ты мог?! — царапала я ему лицо короткими ногтями, не нанося никакого ущерба.
— Я начал делать искусственное дыхание, — хохотал Альберт, ловя губами мои кошачьи лапы. — А остальное получилось само собой. Я потерял контроль. Прекрати! Я ведь просто хотел тебя оживить. Я не некрофил, если тебя это так тревожит. Да прекрати лупасить меня!
Кошачьи лапки превратились в кулаки, а грудь Альберта — в боксерскую грушу.
— Неблагодарная…
Только я заткнула его поцелуем, а потом сказала: — Спасибо.
— У меня с обездвиженным телом было в первый раз. Так что можешь не благодарить. Баш на баш вышел.
Я вновь занесла руку, но не ударила.
— Я говорю тебе спасибо за маму, — держала я кулак перед самым его носом, — а совсем не за…
— Ну, — скривился Альберт, вытягивая шею, чтобы достать языком мой кулак, — с крыльями, это ты сама. Я ждал благодарности за… — он подмигнул. — Плащ…
Я слезла с Альберта — он не швырнул меня голой на голый асфальт, а заботливо подстелил плащ. А вся моя одежда валялась непонятно где.
— Кофта твоя в дырках. Я надеялся, что крылья вырастут, когда ты будешь голой. Увы, всего не предусмотришь в этих делах. Но одно я знаю точно — еще один раз с мертвой сегодня я не смогу, так что скидывай крылья, пока вновь не окостенела.
Я побледнела. Наверное. Потому что лицо перестало гореть.
— Как?
Альберт пожал плечами.
— Потрись о забор.
Не спрашивая, почему, я пересчитала все доски — не помогло. Альберт поймал мое мокрое лицо в ладони и слизал с губ слезы.
— Видно, только рога скидывают, а крылья обламывают.
Он издевался! Я занесла руку, но Альберт проворно поймал ее и завел мне за спину.
— Ломай по одному перу. Так легче и быстрее.
Не шутит, что ли? Кажется, нет. Идиотская улыбка исчезла.
— Можешь сделать это за меня? — взмолилась я, но он покачал головой:
— Мне нравится дарить. Чтобы обламывать крылья, найдется много других мужчин. Но сейчас мы здесь одни, и время уходит. Так что сделай это сама. Не тяни, будет не так больно.
Я схватила первое перо, пригнула к земле и взвыла от боли. Вокруг летали стаи светлячков. Или у меня просто посыпались из глаз искры. Альберт поднял меня с колен и ткнул лицом в свою грудь, укутанную в плащ. Благоразумно. Пожалел свою кожу! Я вцепилась зубами в ткань и надломила следующее перо, подставляя под губы Альберта макушку. Он остался висеть надо мной, даже когда я уже в агонии валялась на груде сломанных перьев.
— Терпи, Виктория! Терпи! Боль не навсегда, — шептал он, зарываясь в мои волосы, а я тряслась от страха, что он сейчас коснется моей спины. — Прости меня, прости… Я не мог представить, насколько это больно…