Вилья на час
Шрифт:
Я ждала ночного ритуала без толики содрогания и сколько бы ни заставляла себя испугаться, не пугалась ни на секунду. Рука не помнила боли, она помнила лишь истому, как и все остальное тело, которую дарило послевкусие вампирской любви.
Подкашивающиеся ноги привели меня в спальню, и я рухнула на середину кровати, чтобы с протяжным стоном обнять накалившийся воздух. Включить бы, не вставая, вентиляторы на низком комоде, но мне не дотянуться до них даже кончиком пальца левой ноги. Да и ногу не поднять. Все тело отяжелело. Меня клонило ко сну, но я не могла позволить себе даже вздремнуть. Если хочу попасть в город, то не должна терять даже минуты. Если я хочу… А хотела я лишь одного —
Я подняла к лицу обе руки — пальцы все еще чуть припухшие после души. Они не способны подарить Геру Вампиру никакой радости, но в них есть то, что дает Альберту силу творить добро, и я проткну их ножом один за другим, чтобы дрожь, которой наполняют мое тело его поцелуи, передалась и ему самому через мою горячую кровь. Я напою моего спасителя и искусителя своей сладчайшей кровью…
Я сжала кулаки и села. Жуткая мысль, мучившая меня временами, сейчас раскаленным обручем стянула виски: что если Альберт действительно призвал меня в качестве донора… Вдруг я единственная, кто готов добровольно, не прося ничего взамен, подарить ему жизненные силы? Вдруг я единственная…
Я вскочила, уронив мокрое полотенце на пол, и подняла руки кверху. Дотянулась почти до потолка и, встав на цыпочки, развела руки в стороны, точно крылья… Да, я станцую для моего Альберта танец вильи, который наполнит мою кровь живительной силой, способной сполна отблагодарить спасителя моей души за его самоотверженный труд и безграничную заботу. Я отдам ему себя целиком, и мне плевать, что получу назад. Я хочу соединиться с ним пусть даже в поцелуе смерти
— ведь и в агонии будет секунда, когда он и я станем единым целым. Без него я лишь кусок разбитой никому не нужной игрушки… Я никто… И звать меня никак… А с ним — я Виктория, я победа над смертью, горечью и серостью жизни и ненужной никому любовью.
— Альберт! — Мои губы раскрывались широко-широко, но я не кричала, хотя могла бы воплем переполошить весь квартал. — Приди, я жду тебя…
Слова пусты… Без всяких звуков, без всяких движений, без всяких слез Альберт знает, что для моих объятий он единственный долгожданный гость.
Я обернулась к кровати — покрывало хранило влажный силуэт моего тела. Стряхивать блестевшие на выпуклых нитях витиеватого рисунка капли — лишь время терять. Это только начало. Ночью эти простыни можно будет выжимать, наполняя тухлый горячий воздух чужой спальни сладкой горечью нашей безумной страсти. А сейчас надо бежать в раскаленный город, чтобы насытить кровь живительной силой солнца. Под покровом ночи я передам эту силу моему Альберту… Моему…
Я вытащила из рюкзака открытку. Она перестала пахнуть почтой. Теперь она пахла мной, столько раз прижатая к млеющей от ожидания волшебной встречи груди. Я положила приглашение на тумбочку. Пусть открытка станет первым и последним, что Альберт увидит перед тем, как выключить свет, чтобы запалить мой внутренний факел.
Улыбку предвкушения блаженства не скрыли даже яркие круги, которые отбрасывала на лицо моя соломенная шляпка. На синем сарафане горели желтые ромашки, так похожие ка купленные в Зальцбурге по просьбе Альберта цветы… Солнце выжигало печаль, я смотрела на каталонский мир счастливыми глазами, широко распахнутыми за стеклами темных очков. Я хотела почувствовать приближающееся счастье прямо сейчас, но мне мешали граффити на стенах домов, музыка, вырывающаяся из закрытых окон, безудержные вспышки смеха из баров за углом… И несметное количество припаркованных мотоциклов, напоминавших о хозяине квартиры.
Что общего может быть у подобного татуированного типа с Альбертом? Ничего… Кроме ключа от квартиры. Их три: у Пабло, меня и Альберта. Конечно, хотелось бы, чтобы ключа было всего два, но действительность порой чуть портит сказку, но совсем чуть-чуть… Моя сказка волшебная, не из этого мира… И она — только моя. Пусть же мир с ржущими, точно лошади, людьми, гудящими желто-черными такси, размалеванными граффити поездами останется за гранью моей новой реальности. Альберт не толкнет меня обратно в этот мир до последнего, когда уж точно придет время расставаться. Но разве можно, разве нужно думать о расставании еще до самой встречи?
За окнами поезда мелькали яркие коробки многоэтажек, скромно жавшихся друг к другу — пусть же мои воспоминания о новой встрече с Альбертом будут такими же скомканными, но столь же яркими, как эти дома и как мой австрийский отпуск. Ночь, приди же скорей и приведи с собой радость, а радость — это Альберт, и никто другой…
Я поднялась из подземной станции на площадь и сразу же припала к холодному камню фонтана, моля воду наградить меня беззаботностью голубей, резвящихся под беспощадным солнцем Барсы. Барселона ждала, манила людей яркими бутиками, сочными красками товаров уличных торговцев, пряными запахами выпечки и томными взглядами обнимающихся парочек. Я же не хочу никаких запахов, никаких цветов и взглядов — я хочу лишь море прикосновений, которые растворятся в моем скрытом ночной тьмой теле тягучей болью не имеющих границ наслаждений.
Солнце выжгло во мне все иные желания, кроме жажды близости с Альбертом. Губы пересохли и грозились потрескаться даже под жирным слоем помады. Я обменяла нагретые в руке монеты на обжигающий холод мороженого и впилась в него так, точно под моими сухими губами выросли острые клыки. Я шла вперед, не желая замечать людей. Шла на зов музыки, пусть гитарной, но такой же чарующе- прекрасной, как и та, что была вырвана Альбертом для меня из недр рояля в австрийском музыкальном магазине.
На площади, перед собором, играл старый музыкант. Его гитара рыдала, молила о пощаде, звенела натянутой до предела страсти струной… Но старик безжалостно мучил ее, заставляя дарить радость фланирующей публике. Я наскребла еще пару монет и бросила в раскрытый чемоданчик у ног музыканта, и будто в благодарность или желая причинить моему горящему телу еще большую боль, старик запел: Besame, besame mucho…
Да, да, да! Молить Альберта о поцелуях я согласна даже на испанском, только бы получить их от него… О, как же мучительны последние часы ожидания. Как бессовестно время, то бегущее вперед, то плетущееся позади, но всегда вразрез с желаниями людей.
Я шла, будто на ощупь, сквозь толпу людей, спокойно копошащихся в привычном мире и даже не подозревающих о существовании иной его стороны, той, что простирается за гранью обывательского понимания… Я смотрела в лица, открывая рот в немом вопросе: а вы человек, человек, человек? Или вы тоже тот, кому не выбрано ни в каком языке имени, ибо нельзя назвать то, что не видел лично своими глазами.
А я видела и теперь не желала видеть реальность в ее серой рамке. Я шла вперед, обходя людей и ресторанные столики. Шла наугад, не имея иной цели, кроме как приблизить встречу с Альбертом. Впереди стена, набранная из тысяч мелких фотографий людей, мест, событий — культурный флешмоб, калейдоскоп чужих жизней, превращенных в россыпь мозаики, сложившейся в итоге в жадный поцелуй. Лиц нет, лишь губы, лишь взаимная страсть. Жизнь ничтожна, бесполезна, если нет губ, к которым хочешь тянуться, от которых невозможно оторваться…