Вилья на час
Шрифт:
— Конечно, можешь. Но мы сделаем тебе все документы, если ты захочешь остаться в Барселоне. У нас много людей по всему миру, но в России пока нет ни одного. Но если ты хочешь попытаться подключить к нам и Россию…
— Пабло, я ничего не смыслю в этом…
— Тогда просто выходи за меня замуж и рожай мне детей.
Он сказал это таким серьезным тоном, что я не сумела удержаться от улыбки.
— Ну, и заодно разрабатывай дизайн и ходи со мной по очень важным встречам. Одному мне бывает там довольно скучно…
— А как же продажа
— Ну, это не совсем неправда. Я продаю телефоны людей, которым нужна помощь, людям, которые хотят этим людям помочь…
— Продаешь?
— Ну, скажем так, я веду все финансовые дела фонда. Я его президент. Не похож, да? Ты просто увидела меня настоящим, а там я рисуюсь — в костюме с галстуком и даже с запонками. У меня мотоцикл, кажется, дешевле костюмов, которые приходится носить для того, чтобы мне давали деньги. Но я ведь делаю это не для себя. Для себя я вообще ничего не могу сделать. Не могу даже убедить женщину дать мне шанс в качестве мужа.
Он снова крутил перед моим носом кольцом.
— Вики, оно твое в любом случае. Так что не думай особо, но его цена тысяч пятнадцать, не больше. Так что…
— Ты мне не дашь даже до вечера подумать…
Опять у меня не получилось задать вопрос интонацией. Голос подвел. Сел.
— К вечеру ты протрезвеешь, и мне снова придется тебя напоить, чтобы… Вики, о чем ты вообще думаешь? Последняя воля умирающего — закон для его друзей. И ты обязана работать в нашем фонде, чтобы загладить перед человечеством свою вину…
Я стиснула губы. Нет, я их закусила. И моя голова тут же упала на грудь Пабло.
— Вики, ну прости меня…
Он так прижал меня к себе, что, я думала, придушит совсем. Рыдания он точно во мне задушил.
— Ты ни в чем не виновата, я знаю… Но я тоже не черствый сухарь. Альберто был единственной моей семьей. Сейчас у меня нет никого, кроме… Кроме тебя, и я всеми правдами и неправдами хочу удержать тебя рядом. Ну, Вики, хватит!
Он встряхнул меня за плечи и поднялся на ноги вместе со мной, вытянув из машины.
— Он пришел к нам проститься и связать нас друг с другом неразрывными узами, и мы оба знаем, каких сил ему это стоило. Так разве имеем мы право поворачиваться друг к другу спиной?
Я молчала, а он продолжал меня трясти, вытрясая душу.
— Нет, Вики, слышишь, нет! Это наш долг перед ним — наш долг дать друг другу счастье и поделиться им с миром. Мы будем продолжать дело Альберто, пусть по- человечески неумело, но изо всех своих человеческих сил. У нас нет выбора, Вики! Если не мы, то кто? Столько людей ждут чуда, Вики! Ты не можешь быть эгоисткой, слышишь?
— Слышу! — прохрипела я. — Вот!
Я протянула руку, но Пабло лишь с третьего раза сумел нацепить мне на палец кольцо. Я выпрямилась, точно каблуки надела. Он тоже расправил плечи и наклонился, чтобы поцеловать мне руку. Вместо поцелуя в губы. И как же я была благодарна Пабло за его тактичность в эту ночь прощания с Альбертом и всем моим прошлым.
Мы оба посмотрели в сторону дороги — костер почти догорел. Пабло сунулся в машину за банкой из-под сока и спустился к реке за водой, чтобы залить пепел. Все было кончено. И все только начиналось.
— Вики, ложись сзади. Хоть с поджатыми ногами, все равно удобнее. А я чуть откину пассажирское кресло и тоже вздремну. Здесь тихо. Если только гальские петухи вдруг вздумают петь… Он усмехнулся и осторожно коснулся большим пальцем моей щеки. — Обещаю тебе горячий хрустящий круассан на завтрак до того, как мы уедем из Франции.
Пабло убрал руку, и я тут же залезла в машину, поджала ноги, и он укрыл меня пончо. Потом сам забрался вперед и совсем чуть-чуть откинул кресло.
— Вики, я послал фотографию твоего паспорта своим юристам. Я думаю, что с документами проблем не возникнет. И еще, я не хочу отпускать тебя в Россию. У тебя же есть, кого попросить переслать другие бумаги, если они понадобятся?
Я улыбнулась — в чем он еще мне наврал? Но в одном Пабло прав — Альберт не стал бы играть нам свадебный марш просто так и заодно держать в кармане кольцо. Пабло никогда не признается, что сделал все по просьбе Альберта, а я не узнаю, была ли эта просьба или Пабло действовал самостоятельно. Я слышала лишь последние слова вампира: идти вперед. С Пабло.
— Мамина подруга сделает все, что надо. Но ты можешь поехать со мной в Россию по делам фонда, разве нет?
— Пока у фонда много дел здесь. Ты даже представить не можешь себе объемы нашей работы. Я сомневаюсь, что у меня в ближайшее время появится возможность вставить в пустые рамы хоть какой-то холст. Придется вставить в нее нашу свадебную фотографию, согласна?
— Если фотография будет черно-белой.
— А какой она должна быть, если ты будешь в белом платье, а я — в черном костюме?
— А что делать с красным?
— В красном мы пойдем с тобой на какой-нибудь прием… Нет, в нем я прокачу тебя на мотоцикле, чтобы ты выучила парочку испанских и каталонских ругательств. Договорились?
— В бутылке что-нибудь осталось?
Это я наконец заметила ее в руках у будущего мужа.
— Нет, я только что допил последнее. Прости. Попытайся просто закрыть глаза. Иногда это помогает.
— Я боюсь, мне приснится Альберт.
— Он тебе обязательно приснится. И не один раз.
— А если он не умер?
— Тогда он жив. Но вряд ли мы это узнаем, пока не родим сына и не посадим его за рояль.
— А где мы возьмем Баха и Моцарта ему в учителя? — почти усмехнулась я, чувствуя на стиснутых ресницах соленую влагу.
— Я думаю, они ему не понадобятся…
— Ты так думаешь?
— Хочу верить… Больше нам Альберто ничего не оставил. Кроме веры. И работы, конечно. И завтра я покажу тебе твою новую жизнь, а сегодня еще спи спокойно, каринья.