Винляндия
Шрифт:
— Френези, у тебя больше нет причин держаться оттуда подальше — повидайся с ребёнком, если хочешь, игру отменильи. Возвращайся в Винляндию, подумай, как давно тебя там не былё, вся твоя родня с маминой стороны, будете в том паляточном лягере у Седьмой реки…
Она просверлила его спаренной синевой.
— Ты кто, блядь, такой, что за моей семьёй следишь?
Он пожал плечами, с видом, который, беседуй они о девственности, она б назвала похотливым.
— В Бирке делё? Ты его боишься?
— А ты нет?
— Знаешь Кляру Пеллер, эту даму в рекляме бургеров, которая «Где же-мясо? Где же-мясо?», так вот, у меня ровно та же проблема с тобой и Вондом. Насколько там всё может быть плёхо? Насколько лично? У него хуй слишком короткий?
Она тихонько фыркнула.
— Любознательные сегодня.
— Ну вот, в точку!
— С «Бешеным Псом Вондом»?
Эктор дал своему лицу вспыхнуть и расплыться улыбкой, изогнул руку на оркестр.
— ¡Caramba! [142] до чего ж от всего этого у меня кровь вскипает в такт! А у вас, миссис Блейз?
— Что?
— Окажете мне честь? — Исполнялось подмножество осеверённых аранжировок, мамб, ча-ч, па Переса Прадо, которых она не делала с детства. Несмотря на его попытку выглядеть убого дряхлым, она в его ботинках открыла изящество, мускулатуру и этот ритм. Эктор с интересом обнаружил у себя стояк, не по Френези, которая была рядом, а по Дебби, которой не было, по той девочке в мормонском макияже, что всегда держала розовый квиток на его сердце, и воспоминанию о последнем разе, когда они вместе танцевали, под радио, в кухне, с погашенным светом, и ночи любви и секса, странно, как всегда, перемешанных… В иных вложенных залах выкрикивали крупье, визжали выигравшие и реготали пьяные, пластиковая листва размерами и весом со шторы в мотеле медленно колыхалась, чуть-чуть ниже того порога, когда это заметно людям, вздымаясь высокими арками к освещению, отбрасывая дольчатые и зазубренные тени, а тысячу посторонних людей набирали на непрерывное образование по тому, как принято в Доме, и вообще чего можно от них ждать, вместе с обычной статистикой и псих-курсами, а Френези и Эктору как-то удалось вытанцевать во всю эту глубокую кучу и блеск, что будто лощёная притча о мире, оставив снимок Прерии лицом вверх на столе, её и Дезмонда, оба щурятся ни на что вверху, с высоким риском враждебной магии, которую можно к изображению применить, и два самых вероятных средства тут суть огонь и лёд, но там «полароид» и лежал, в безопасности, пока его не спасла лас-вегасская танцовщица с жёсткой глазурью, но жидкой начинкой, которой Прерия напомнила её младшую сестрёнку, и не вернула его Френези, когда та на следующий день зашла, сердце колотится, вся кожа болит, до того ей хотелось, чтоб он там ещё оказался, найти его и потребовать себе.
142
Ах ты ж чёрт! (исп.).
Сразу перед тем, как ехать в аэропорт, снова пора проходите-не-задерживайтесь, Николас отвёл её в сторонку.
— За нами кто-то гонится, мам? — По его снам, еженощной службе новостей, выходило, что преследует их большое и невидимое. Выдаст ли она вообще даже то, что о нём знает?
— Не волнуйся, — сказала она ему, — детишек оно не ест, — но прозвучало не слишком-то уверенно. Они оба вели себя чудней, чем Николас вообще раньше за ними замечал, вскидывались друг на друга и на него, слишком много пили и курили, возникали и исчезали по такому расписанию, о котором он ничего не ведал. Самый умный пацан, которого Николас знал, ещё в садике, посоветовал ему делать вид, что его предки — персонажи комедийного телесериала.
— Ты притворись, что вокруг них рамка, как у Ящика, а ты просто передачу смотришь. И сам туда можешь заходить, если захочешь, или просто смотреть и не заходить. — Совет особенно пригодился, когда они приехали в Маккэрран-Международный и обнаружили, что какая-то обслуга там бастует, и кордон пикетчиков.
— Ой-ёй, — сказала Френези. Ой-ёй, сказал про себя Николас. Его мама не заходила за такие кордоны — ему она говорила, что когда-нибудь он поймёт.
— Дорогуша, — присоветовал ей Блиц, — эта публика не водит самолёт, они только уборкой на аэровокзале занимаются, поэтому просто в туалет не ходи или как-то, ладно?
— В туалет нельзя? — спросил Николас.
— Блейз, можно сесть в автобус и улететь из какого-нибудь другого места?
— Милая — у нас уже багаж забрали.
— Нет — сходи и потребуй сумки назад.
Голова и плечи у него вдруг вперёд под таким углом, который она научилась связывать с подспудной его мерзостью:
— Чего-чего мне сделать, ну-ка? — сам тон его и громкость таковы, что некоторые пикетчики выходят из линии послушать, а также несколько пассажиров из зала ожидания, пренебрёгших драмами дневного эфира на своих телевизорах с монетоприемниками ради такой бесплатной серии. — Знаешь, что эго такое, это всё твоя ёбаная семейка, целку свою профсоюзную бережёшь ради папочки.
— Не смей Хаба сюда впутывать, ёб твою мать, не то чтоб она заметила…
— О ней, — взревел Блиц, — ни слова, хорошо? Сука?
Френези улыбнулась, выдохнув носом.
— Я так тебе скажу, — напряжённо бойким голосом, — я зайду за твои пикеты, если ты пойдёшь и выебешь себя в жопу, ладно? И вот после этого поговорим о сломанных целках — если, конечно, ты от меня чего-нибудь не скрыл…
Наконец подошла организатор пикета.
— Мы проголосовали, — сообщила она Френези. — Только на этот случай, всё в порядке, можете проходить.
— Перевес большой?
— Единогласно. Вы хорошая девочка. Приятного полёта.
Николас подчёркнуто уселся между ними. Стрижка под горшок у него уже была, и всего один шаг оставался до того, чтоб научиться вмешиваться и растаскивать их в стороны, как Мо, разнимающий Лэрри и Кучерявого, типа: «Расступись, расступись!» Но когда они набрали полётную высоту, ссора их, похоже, осталась где-то внизу. Вместо этого, слишком поздно, они принялись недоумевать, чего это ради, если люди Бирка встали лагерем в Винляндском международном, они туда летят, не принимая в расчёт того, что за билеты им раскошелился Эктор, оставив их в региональной конторе у Роя Иббла, одного из прежних кураторов Блица.
— Просил передать только, что всех вас увидит в Винляндии, — сказал Рой, вместе с конвертом передавая Блицу странненький взгляд.
— И всё, Рой? Ты мне больше ничего не хотел бы сказать, просто как человек человеку? Ничего тому храброму пареньку, который некогда передал тебе самый важный номер телефона в твоей жизни, может, всю карьеру тебе спроворил?
— Ностальгирую так же, как кого ни возьми, Блиц, я б мог стонать по тем Никсоновым Годам вечно, только большинство вас, старичьё, как ни жаль мне это сообщать, с компьютеров сбросили дать место следующему поколению, все ваши глубоко личные единички и нолики поменялись на чьи-то другие, электричества понадобилось меньше, чем ты думаешь, к херу себе приложишь в удачную ночь — так велика вероятность, и не почувствуешь ничего.
Блиц понял, что карьера Роя вмещала в себя и такие обязанности, как эта, и даже может вмещать их по-прежнему, но, храня верность своему девизу, «Ной или Проиграй», он завёл, едва ли не совсем невыносимым нараспевом:
— Ну что ж, Особый Агент Иббл, быть может, вас слишком давно на улицу не выходило, может, вам никогда и не зналось, каково вашей женщине и вашему сыну-мальчонке остаться там на милости правонарушителя Четвёртого Разряда с отмороженным носом и складным ножом с блошиного рынка, который считает, что у него жизнь и без того прискорбная, столько ж лет вам ведущим таскался в патрулях, чтоб вы по выходным домой ездить могли, чтоб на этом своём ёбаном «БМ-Дубье» катались, чтоб супружница ваша, миссис Иббл, могла вволю пердеть на шёлке — да– да-с, Рой, дружище мой, и не смотри на меня, как муж-во-гневе, я эту тоску женатика у тебя с рожи считываю, поэтому не напрягайся, потому что жертва тут я, а твоё щасливое семейство и дальше во блаженстве барахтается, моё же беззащитно, как черви на асфальте, только первую курицу ждёт, которой тупости хватит первой насест в курятнике найти, и ч– чёрт как же меня это раздражает, Рой?