Винляндия
Шрифт:
— Только что видаль твою старушку, чувак! — что промахнулся сигарой, которую держал в руке, мимо рта, едва не подпалив бороду лесорубу рядом, что легко могло бы оказаться крупным объездом на магистрали его жизни. — Вдоба-авок мои танатоидные источники сообщают, что и ребёнок твой где-то сейчас дольжен быть в Теневом Ручье.
— Мне тёща нужна, а не кто-нибудь, — подтрунивал Зойд, по-прежнему пока не впитывая фактов, которые слышал.
— Кстати, раз ты о ней… — К великому восторгу Сида Настартоффа, знавшего её с тех ещё времён, когда оба они были завсегдатаями у «Муссо и Фрэнка», а сам он трудился старшим осветителем и работал с Хабом, Саша прикатила на обслуживаемую парковку «Винляндского дворца» в «кадиллаке» размерами с «виннебаго» и выкрашенном в весьма живенький оттенок лака для ногтей, высадилась и впорхнула в вестибюль в полутора шагах впереди
144
От фр. школа вождения (или лётная школа).
И, вероятно, скоро с ней так же поступит и Дерек, безнадёжный случай трезвости, предпочитавший кожу, металл, нацоидные регалии и мировоззрение, к ним прилагающееся, чьим самым продолжительным высказыванием было: «Уожъ — эт’сёжъ муусоу, нне?» От извращённости такого притяжения Саша потягивалась и передёргивалась, поэтому думала мало о чём ином, когда они забрели в Зал Йети «Винляндского дворца», где она и дочь её Френези, как такое часто бывает с постояльцами одной гостиницы, встретились лицом-к-лицу.
Хотя Эрни и Сид изо всех сил постарались смягчить потрясение, всё равно для мгновенья никакой шкалы б не хватило: ни та женщина, ни другая не вынырнула из него в тот же мир, который оставила. Саша выглядела до того молодо, что никто и не упомнил, а Френези пылала, как дешёвая дровяная печка. Они сидели в кабинке из кожзама у стены, заклеенной красными-с-золотом ворсопечатными обоями, так не желая размыкать взглядов, словно бы кто-нибудь один мог исчезнуть, что Дерек, подсевший на измену от такой интенсивности, удалился в одиночество мужского туалета, и о нём никогда больше не слышали.
— Они кричали? — Эктор пытался вытянуть из Сида отчёт, — плакали, обнимались? Ну Сид же.
Тот ухмыльнулся с киношным добродушием.
— Танцевали.
— Ну, джиттербажили, — сказал Эрни.
— Пианист знал кучу старых свинговых песенок. «Горошек и лучи луны», «В настроении», «Серенада лунного света»…
— Ха, — произнёс Эктор. — Жаль, что использовать не сможем. Но вопли, с конфронтациями, гораздо лючше, актрисы такую погань обожают.
— Ты прав, Эктор, — ответили Сид и Эрни, созвучно.
Рано поутру Саше приснилось, что Френези, вероятно околдованная кудесником, живёт на бахче, дыней, гладким золотым эллипсоидом, на котором едва различаются изображения её глаз, смутно. В некое время каждый месяц, в аккурат при полной луне, она становится способна, по условиям чар, открыть глаза и увидеть луну, свет, мир вокруг… но всякий раз, в каком-то необъяснимом отчаянии, лишь опускает очи долу и вбок, прочь, и снова закрывает, и ещё один полный цикл её нельзя спасти. Одна у неё надежда — на Сашу, пусть найдёт её ровно в тот миг, когда откроет она глаза, и поцелует её, и вот так, после ожидания в душистом лунном свете, оно всё и вышло, долгий, страстный поцелуй свободы, бабушка на коленях посреди бахчи, целует молодую бледную дыню, под золотой беременной невидалью луны.
Прерия, меж тем, бродила всюду обалдело.
— Но я уже даже не знаю, хочется мне или нет, — сообщила она ДЛ.
— Знакомое чувство, — призналась ДЛ. Все они сидели в кабинке постоялого двора «Нульсон», который для ДЛ и Такэси был Углом Аминей с первых же дней их тамошней практики. Его с тех пор подновили, нынче с некоторой регулярностью ангажировали и неместные таланты, и сегодня вечером играла группа из Восточной бухты под названием «Пиксели Холокоста», уже второй вообще-то раз, ибо вокруг Теневого Ручья они взорвали все чарты своей недавней «Как мясной хлеб». Словно бы проверяя микрофон, басист склонился к нему и запел:
Как мясной хлеб…Рядом вступил аккордеонист —
Как мясной хлеб…Затем электроскрипач, с раскладом на три голоса:
Как мясной хлеб, на, обед…Пока они зависли на септаккорде, что вот-вот должен был разрешиться, всё заведение взорвалось воплями и перкуссией пивными-стаканами-по-столешницам, и после этого за вокал взялся аккордеонист.
Как мартышки на, погосте, Как мясной хлеб из, пайка, Мы брели среди вьетнамцев, Души их спасать, пока… Не уделались в баталье, Как мартышки, со всех сил, Чёртов час кормёжки в зоопарке, наступил.Хлопая и топая, танатоиды эти сегодня вели себя необузданно, ни ДЛ, ни Такэси их такими никогда не видели. Ветром нанесло перемен, или же такова лишь мера их долгого растления миром глубинки, посредством телевидения? Мелодия корнями уходила к Аппалачии, в гимническую и скрижальную традицию, а темп был почти — ну, живенький.
Брали, Мрамор-ную го-ру, И Душистую реку, Иногда, хватали всех, скопом, Упуская иных, на бегу, Часто, видели, такое, что Желанья видеть нет, Как погост с мясным рулетом, Как мартышки на обед… Как мясной хлеб, Как мясной хлеб, Как мясной хлеб, на, обед… Хуй нас вёл не совсем [аплодисменты] — лишь на пару ка-эм, По границе, по тропам про-клятым, Кто-то сказал, у нас шейсят-восьмой, А кто-то ответил, девятый [вопли восторга], Но порой нам казалось, ни тот, ни другой, никогда Наш не кончится марш, На обед так и будут погосты с цинком, А нам в них — мартышкин фарш.Вместе с Драпом Атманом остановился Орто Боб, оба впервые на памяти ДЛ ведут себя жизнерадостно. Прерии стало неловко, словно вынуждена извиняться за маму или типа того.
— Ну, я был почти тобой, — поставил её в известность Драп.
— О, я в этом уверена. — Но Драп объяснил про посмертное состояние, Бардо, с его временным пределом для нахождения нового тела, в котором родиться заново, — выискивая мужчин и женщин в совокуплении, приглядываясь к только-оплодотворённым яйцам, скользя туда и сюда с сирыми смутными другими в пространстве, что как унылый закопчённый квартал стриптиз-клубов и порно-театров, ища магически точный кинокадр, через который обездоленная душа смогла бы заново войти в мир.