Вино богов
Шрифт:
— И я слышал примерно такие же разговоры. Какие-то двое горлопанов-бунтовщиков, которые, похоже, наняты иноземными властями — я почти не сомневаюсь, что эти власти не кто иной, как узурпатор Вальдо, — вчера вечером усиленно распространяли по городу именно такие крамольные измышления. Распространяли, пока с ними не произошло несчастных случаев в темных переулках.
— Примите мою искреннюю благодарность, — кивнул Седрик и передал Вассанту мешочек, полный золотых флавинов. — Следует ли мне предположить…
— Как обычно, несчастные случаи якобы произошли из-за того, что эти двое жутко
Седрик надолго задумался. Он рассеянно поглаживал бороду, и ему даже по старой привычке захотелось ее немного пожевать. Но только он собрался что-то изречь, как вдруг со двора перед замком послышался шум.
Трудно было назвать этот шум гулом или ропотом — просто слышались отдельные выкрики. Седрик и двое вельмож поспешили из кабинета премьер-министра по коридору к одной из галерей, выходивших во двор.
Внизу царила неразбериха. В те времена еще не существовало таких средств агитации и пропаганды, как транспаранты и плакаты, поэтому трудно было понять, что за общественные силы собрались на митинг. Кроме того, одна группировка вообще не прибыла в замок вместе с толпой — это были зеленщики, мясники и продавцы сыров, которым издавна было позволено торговать у часовни, это право передавалось из поколения в поколение. Эти были верны королю, как никто другой, но когда двор заполнился толпой недовольных, торговцы незамедлительно к ней присоединились.
Не сказать, чтобы недовольные были так уж хорошо организованы. Какую-то их часть взбудоражили лазутчики Вальдо. Другие явились исключительно для того, чтобы искренне попросить короля или принца о помощи, не зная о том, что королевское семейство только тем и занимается, что пытается придумать, как им помочь. А еще в толпе хватало пьяниц и мелких воришек, которые были всегда готовы увязаться за любой толпой, большей частью из-за возможности пошарить по карманам или в надежде на то, что все завершится пирушкой, где им что-нибудь перепадет.
Где-то в середине толпы разместилось пятеро страстных республиканцев, друг с другом не согласных ни в чем, кроме того, что во всех бедах повинна монархия.
К тому времени, как на балконе появился Седрик, все группировки перемешались. Одни пытались как-то примириться со своими ближайшими соседями в толпе, другие что-то кричали, но все хотели немедленного объяснения. Пока не дошло ни до потасовки, ни до откровенного бунта, но все же беспорядки имели место и могли в любое мгновение перерасти во что угодно.
Короля Бонифация в замке, на счастье, не было. Он по настоятельному совету Седрика в этот день отправился на рыбалку, а Седрик заранее предчувствовал, что сегодня может случиться нечто подобное, и знал, что нервы у короля на пределе. И потому решил, что лучше поберечь Бонифация от таких передряг. Аматус, естественно, спал, утомленный утренним целительством, и больше всего Седрика беспокоила мысль о том, что шум во дворе может разбудить принца.
Эта мысль, как выяснилось, волновала не только премьер-министра. У дверей часовни появились запыхавшиеся Психея и Кособокий. Похоже, они намеревались разрешить конфликт таким образом: Психея хотела попросить толпу успокоиться и перестать шуметь, а Кособокий готов был эту тишину обеспечить. Однако народ уже так разбушевался, что Психею и Кособокого попросту никто не замечал, и, на счастье, начальник стражи вроде бы не собирался немедленно приступать к дисциплинарным мерам.
Седрик прокашлялся и попробовал было обратиться к толпе, однако, находясь дальше от народа, чем Психея и Кособокий, не добился успеха. Сэр Джон Слитгиз-зард вытащил мушкет и жестом показал Седрику, что мог бы выстрелить в воздух и тем привлечь внимание расшумевшегося люда. Седрик не слишком охотно дал понять сэру Джону, что лучше этого не делать, так как в толпе могли оказаться и вооруженные люди и после выстрела сэра Джона могло произойти кровопролитие.
Толпа волновалась и двигалась, словно медуза под острым ножом. И вдруг все, как по команде, развернулись к галерее, расположенной ниже балкона, на котором стоял Седрик. Кто-то спускался оттуда во двор. Психея и Кособокий бросились в ту сторону. Еще не видя, кто это идет, Седрик решил, что это наверняка принц Аматус.
Он спустился по лестнице и встал в нескольких шагах от толпы. Кособокий и Психея встали по обе стороны от Аматуса, а еще через мгновение за их спинами выстроились в ряд Родерик и еще с десяток внушительного вида гвардейцев. В итоге возникло впечатление некоего порядка.
Принц Аматус шагнул вперед. Он наверняка только-только поднялся с постели и одевался впопыхах, по пути, но все же выглядел просто безупречно — от сверкающих драгоценных камней на золотой полукороне до начищенных до блеска сапог. Улыбка его была дружелюбной, но не заигрывающей. Сразу возникало такое впечатление, что ты ему мил и что он хочет говорить именно с тобой, но не по душам, а о деле.
— Спасибо всем вам, что вы пришли сюда, — сказал принц, — в одно мгновение всем в толпе показалось (всем, кроме лазутчиков Вальдо и пяти республиканцев), что они явились во дворец для того, чтобы рассказать принцу о чем-то очень важном. О злобе и страхе все мгновенно забыли.
«Каким замечательным королем он станет», — подумал Седрик. А стоявший рядом с ним сэр Джон Слитгиз-зард подумал вот что: «Ему не откажешь в мужестве и чувстве собственного достоинства». Мысли герцога Вассанта не оформились в слова. Но он всеми фибрами души в это мгновение ощутил, что до самой своей смерти будет верным спутником принца.
А принц продолжал:
— Я знаю, что все вы боитесь чумы и что вы благодарны за то, что многих мне удалось исцелить. Увы, моих стараний мало. Боюсь, мы не можем пока судить наверняка, надолго ли мне еще хватит сил. — Аматус обвел толпу взглядом. — Потому вы пришли сюда, чтобы спросить, что еще можно сделать. Я даю вам слово: мы найдем причину этой напасти. Как всем вам известно, все началось с дурного предзнаменования, значение и источник которого еще предстоит понять и найти. Предзнаменование прозвучало в замке. Подобное, как правило, является следствием скрытых преступлений или тайной тоски.