Виноградник Ярраби
Шрифт:
Если Джемми Макдугал, четырнадцатилетний ссыльный, действительно так интересуется делом, как кажется на первый взгляд, похоже, он сможет задержаться в Ярраби на достаточно долгое время и после того, как получит свободу.
Юджиния подолгу держала Кита около себя. В течение некоторого времени после болезни он был бледен и капризен, и она наблюдала за ним с постоянной тревогой. Однако теперь он снова стал пухленьким, как раньше, и вел себя очень неспокойно, когда оказывался запертым в маленькой гостиной наедине с мамой.
— Рози! — повелительно кричал он, стуча стиснутыми кулачками в закрытую дверь. — Кит хочет Рози.
Юджиния изо всех сил стремилась
Да и в любом случае это было бы бесполезно, потому что Кит непременно разразился бы громким рыданием и потребовал бы, чтобы ее впустили к нему. Где бы он ни находился, он хотел видеть ее рядом с собой. В конце концов оказалось легче отпустить его на кухню, чем переносить присутствие любопытной молчаливой маленькой девочки в гостиной или в собственной комнате Юджинии.
Все было бы иначе, если бы Виктория не умерла — она стала бы для брата подругой в общих играх.
В результате единственным собеседником Юджинии, подолгу просиживающей за письменным столом, был Эразм в клетке. Это позволяло ей писать в тайных письмах Колму: «Когда Эразм говорит совершенно вашим голосом «аланна», мне кажется, будто вы никуда не уезжали...»
Она была уверена, что, если бы не эти ее письма Колму и Саре, она умерла бы от горя и одиночества.
« Дорогая Сара!
Я понимаю, что тебе надоело слушать о моей скорби, но, право же, нет такого часа в сутки, когда бы я не тосковала по своей маленькой Виктории. Я не перестаю ругать себя за то, что оставила ее, когда она была еще так мала. Если у меня опять будет ребенок, я не спущу с него глаз весь первый год его жизни...»
Но будет ли у нее еще когда-нибудь ребенок? Дело в том, что после смерти малютки Юджиния не могла выносить присутствие Гилберта рядом с собой. Она не пыталась подыскать какое-то разумное объяснение своим чувствам, и ее не трогало выражение обиды и радости в глазах Гилберта.
Она не испытывала ни малейшего смущения, когда он попросил приготовить для него отдельную комнату. Ей было совершенно безразлично, что подумали в связи с этим слуги. Наконец-то большая французская кровать оказалась полностью в ее распоряжении. Юджиния бездумно опустилась на свое удобное ложе.
«Ты просишь меня рассказать о проделках Кристофера. Должна с сожалением сообщить, что он страшно избаловался после того, как малютка оставила нас, и пока еще продолжает шалить и не слушаться. Его отец временно забыл о своем намерении взять мальчика в руки, потому что занят посвящением одного из своих новых работников в тайны виноделия. Работник этот, разумеется, один из тех ссыльных, которых английское правительство упорно продолжает сюда отправлять.
Впрочем, надо быть справедливой и признать, что этот парень лучше большинства своих сотоварищей. Гилберт утверждает, что он честен, но даже если бы он не был честен, его интерес к виноделию перекрыл бы множество самых разных грехов. Не знаю, что будет с отцом Кита, если ребенок, став взрослым, будет питать такое же отвращение к вину, какое питаю к нему сейчас я...»
Зима выдалась удивительно мягкая. Морозы, не успев начаться, прекратились. Желтая акация расцвела, из красной почвы Ярраби пробились зеленые стрелки — стебельки впервые появившихся здесь нарциссов. Свежее сверкающее утро было неизменно заполнено какофонией птичьих голосов. На ивах, росших возле реки, проглянули листочки. Наступил жаркий день, когда на залитой солнцем веранде появилась первая ящерица. Для Юджинии это было сигналом, говорившим о том, что пора снова доставать зонтик для защиты от солнца.
Но дни все еще тянулись томительно долго. Юджиния сшила маленькие курточки для Кита, потому что скоро с него должны были снять его детские юбочки, а затем, подавив в себе враждебное чувство, с большим тщанием вышила муслиновое платье с цветочками для Рози. Из Англии прибывало все больше товаров — на судах, совершающих теперь регулярные рейсы в Австралию. В магазинах тканей и галантереи в Парраматте можно было купить множество самых различных вещей. Юджиния ездила в город на двуколке и закупала клубки разноцветных шелковых ниток для своих гобеленов, ленты, чтобы оживить старую шляпку, сапожки на пуговицах и матросские шапочки для Кита, отрез лилового батиста для нового платья...
Покончив покупки, она посещала знакомых или присутствовала на заседании благотворительной организации «Женское общество милосердия Парраматты». Жители привыкли видеть ее едущей по пыльной улице: гордо выпрямленные плечики, ленты шляпки крепко завязаны под подбородком, руки в перчатках легко держат вожжи. Ее служанка Джейн так и не перестала тосковать по Англии и в конце концов решила вернуться домой вместе с направлявшимся в Лондон семейством. Поэтому госпожу во время поездок сопровождали Фиби и Эллен, располагавшиеся на заднем сиденье. Иногда рядом с ней на облучке пристраивался ее сынок, красивый маленький мальчик, старающийся обеими руками удержать на голове соломенную панаму.
Вновь прибывших из метрополии молодых девушек, искавших подходящее место работы, поначалу отпугивали гордая осанка миссис Мэссинхэм и ее серьезные испытующие глаза. Однако ее мягкий, согретый сочувствием голос оказывал на них такое действие, что в конце концов они выкладывали ей все свои страхи и невзгоды. Большинство девушек стремились получить место в большом доме в Ярраби. Те из них, до кого доходили сплетни, что в Ярраби не все ладно и что хозяин не вхож в спальню хозяйки, отказывались этому верить или же считали, что уж если это действительно так, то виноват сам мистер Мэссинхэм. Миссис Мэссинхэм такая милая, такая добрая, такая ласковая!
И столько часов проводит за своим письменным столом... Между тем весенние дни становились все длиннее и теплее, а всякому терпению приходит когда-нибудь конец. Во всяком случае, это было справедливо по отношению к такому нетерпеливому человеку, как Гилберт Мэссинхэм.
Он выбрал вечер, когда Юджиния показалась ему веселее, чем обычно, и более доброжелательной. Ему не хотелось нарваться на новый суровый отпор, но за обедом она смеялась, а глаза оживленно блестели.
Он никогда не сохранял так долго верность одной женщине, почти не получая за это вознаграждения. И, конечно, Гилберт не ожидал, что при здоровой жене ему придется блюсти обет безбрачия.